Я обязан был проверять чат, на случай если речь зайдет о тренировке, матче или о чем-то таком, а потому просто не мог избежать этих снимков. Демперс называл это «Стеной позора»: всякий раз, когда кто-то из команды спал с девушкой, он постил фотографию. Вот только фотки — еще далеко не самое ужасное. Больше всего меня убивали комментарии под ними. Парни оценивали девушек по десятибалльной шкале и писали всякую жесть об их внешности.
Я снова посмотрел на экран. Демперс и Джорди Эл уже прокомментировали: «3/10… Страшнючая, чувак» и «Любая дырка — это цель». Я сунул телефон в карман и пошел дальше.
Когда я добрался, все уже расселись. Фиби в дальнем конце комнаты доставала книги из рюкзака. Сегодня она выглядела особенно красиво: густые кудрявые волосы были собраны наверх в аккуратный пучок, открывая лицо.
Шагнув в дверь, я сразу же попытался поймать ее взгляд, но не смог. В последние дни мы даже кивками не обменивались. И если по первости я радовался полученному сообщению, то теперь начинал о нем жалеть. Что толку кому-то нравиться, если человек слишком смущен, чтобы заговорить с тобой?
Внезапно меня осенило, что можно расставить все точки над «i» прямо здесь и сейчас, точно так же написав Фиби о ее сексуальности. Но я довольно быстро отмахнулся от этой идеи как от самой худшей, что когда-либо приходили мне в голову.
В аудиторию вошел преподаватель, Йоргос, и бросил сумку на стол.
— Внимание, — объявил он. — Увы, у меня для вас плохие новости. Презентации.
Кто-то застонал, и Йоргос засмеялся.
— Знаю, знаю. Изучая литературу, рассчитываешь сидеть и писать, а не стоять и говорить. Но эссе — это лишь семьдесят пять процентов вашей оценки за семестр. Оставшиеся двадцать пять нужно добрать на презентациях.
На сей раз раздался очень громкий стон, и Йоргос снова улыбнулся. Он походил на более молодую, худую и менее устрашающую версию Хавьера Бардема.
— Не волнуйтесь. Вам не придется проходить через это унизительное испытание в одиночку. Будете работать в группах по три человека. — Он оглядел комнату. — И не хватайтесь сразу за сидящих рядом друзей. Давайте немного перетасуемся.
И Йоргос, щелкая пальцами будто дирижер оркестра, начал наугад объединять народ в тройки. Последний щелчок связал секси Мэри со смешными волосами, меня и Фиби.
— И ваша тройка.
Секси Мэри ухмыльнулась мне, я ухмыльнулся Фиби, а та просто сосредоточенно уставилась в свой блокнот.
Едва семинар закончился, Фиби ринулась к двери, но Мэри преградила путь.
— Может, выпьем кофе и потрындим? — предложила она нам обоим. — Обсудим презентацию?
Через несколько минут мы сидели в баре Вульфстана, пили растворимый, едва теплый капучино, и Фиби по-прежнему избегала моего взгляда. На самом деле ни мне, ни ей не довелось сказать и пяти слов. Сексуальная, но нелепая Мэри была рада трещать за всех.
— Думаю, мы должны сделать что-то о воспоминаниях. Наверное, можно закрутить все вокруг Теда и Сильвии или вообще уйти в сторону Джойса, Набокова, Пруста… — Она вдруг хлопнула ладонью по столу, отчего половина моего кофе выплеснулась на блюдце. — О боже, давайте замутим перформанс в стиле Пруста! Ну типа сядем перед классом, будем макать печенье в чай и рассказывать о своих самых ранних воспоминаниях.
Мэри умолкла и уставилась на нас, и я понял, что она наконец готова не только говорить, но еще и слушать. На ней был зеленый топ с разрезом в форме молнии на боку, и я разглядел готичные буквы татуировки, но никак не мог разобрать надпись.
Я так на ней сосредоточился, что на мгновение забыл о повисшем молчании. К счастью, Фиби оказалась внимательнее.
— Ну… тема воспоминаний мне нравится. Точно берем ее. Я только не уверена насчет перформанса. — Она мягко улыбнулась. — Актриса из меня неважная.
— О, об этом не беспокойся. — Мэри театрально всплеснула руками. — Выступление за мной. Могу даже прочитать кое-что из своих стихотворений. У меня есть одно под названием «Винчестер не отбрасывает тени», с ним связаны довольно сильные воспоминания…
Она наклонилась, чтобы что-то достать из сумки, и я наконец прочитал надпись на боку. «Любила. Люблю. Буду любить». И вдруг из ниоткуда на меня обрушилось воспоминание о том, чего я даже не знал — все равно что наступить на мину.
Я повернулся к Фиби:
— Ты хорошая актриса. Ты играла Френчи в «Бриолине».
Мэри уставилась на меня. И Фиби тоже. Затем Мэри растерянно улыбнулась, но лицо Фиби осталось непроницаемым.