— Плевать.
— А даже если сядешь, билеты в последнюю минуту дико дорогие.
Она вдруг замерла и, развернувшись ко мне, яростно провопила:
— У меня есть гребаный молодежный проездной, Люк!
Опять же, так громко, что из забегаловки через дорогу высунули головы два мужика.
Я не смог удержаться. Будто плотину прорвало.
— Ты, мать твою, правда ржешь? — прошептала Эбби.
— Прости…
— Какой же ты… — Но затем она тоже рассмеялась.
И смеялась и плакала одновременно. Хохот перетекал в стоны и всхлипы и обратно.
Мы стояли так несколько секунд, лая точно безумные тюлени, под ошарашенными взглядами мужиков из закусочной.
Затем Эбби вытерла слезы рукавом и оперлась на ограду дома, у которого мы очутились.
— Ох, что б тебя, Люк.
Она глубоко вдохнула и выдохнула. Фыркнула и уставилась на тротуар.
— Фиби Беннет, — произнесла безучастно. — Из школы.
Я покачал головой:
— Нет… То есть да, но мы не вместе или типа того… Хотя вроде как были. Честно, я не знаю, что между нами. — Я умолк. — Прости, Эббс.
Эбби посмотрела на меня. Глаза ее все еще блестели.
— Нет, наверное, все в порядке. Мы же… расстались. Мы расстались.
— Да, но все же. Я должен был тебе рассказать.
Она пожала плечами:
— А я должна была рассказать тебе о Маркусе.
— Это да. Чертов Рис рассказал мне о Маркусе. Точнее, посоветовал проверить Инстаграм.
— Ага, прости. Не надо было постить эту фотку.
— Тогда зачем?
Эбби открыла было рот, но осеклась. А потом вдруг снова рассмеялась.
— Хотела, чтобы ты увидел, — покачала она головой. — Не знаю, что со мной не так.
— Все в порядке. Я тоже не знаю, что со мной не так. Так что мы оба сбиты с толку.
Эбби опять вытерла глаза рукавом и пару раз судорожно втянула воздух.
— Зачем ты приехала, Эбби? — спросил я. — Ты хочешь, чтобы мы снова сошлись?
— Нет, вряд ли, — вздохнула она. — Я понятия не имею, чего хочу. Просто мне нужно было тебя увидеть. Я скучала.
— Да, я тоже скучал. И все же, теперь у тебя есть старина Маркус…
Она фыркнула:
— Маркус придурок, Люк. Его Инстаграм на девяносто процентов состоит из латинских пословиц.
— Я подозревал, что он придурок, но не хотел ничего говорить.
Когда мы оба просмеялись, Эбби сказала:
— Но, думаю, он помог мне со всем справиться.
— Что ж, может, он и не полный придурок.
Эбби посмотрела на меня:
— А Фиби Беннет тебе помогает?
— В чем?
— Справляться.
Я не знал, что ответить. Если честно, казалось маловероятным, что Фиби когда-либо согласится хотя бы находиться со мной в одной комнате, потому было трудно верно оценить мои чувства к ней. И все же я попытался.
— Она мне очень нравится, да. Мне с ней хорошо.
Эбби грустно улыбнулась и кивнула, и я шагнул к ней ближе.
— Я правда хочу, чтобы у тебя все наладилось, Эббс.
— Кажется, уже наладилось, — прошептала она. — Но это странно, понимаешь? Полстены в моей спальне увешано нашими с тобой фотографиями. И… что мне теперь с ними делать? Убрать на чердак и забыть? Или просто выкинуть? Я этого не хочу. Не хочу забывать, что мы когда-то были…
— Я тоже. Да и почему мы должны забывать? Я бы не отказался ни от секунды нашего прошлого. Я был счастлив с тобой. Может, и хорошо, что все закончилось, но это не значит, будто ничего не должно было случиться. Я ни о чем не жалею.
— И я, — улыбнулась Эбби. — Но, наверное, нам лучше какое-то время не видеться. Так будет правильно. А потом, когда-нибудь, мы сможем снова нормально общаться.
— Да. Я бы очень, очень этого хотел.
Она сунула руку в сумку и вручила мне конверт:
— Вот. Забыла отдать. Преждевременная рождественская открытка.
Я достал открытку — фотографию какого-то гольф-клуба с пинтой пива на переднем плане и надписью: «ЧУДЕСНОМУ ОТЧИМУ В ДЕНЬ ОТЦА».
— Черт. Она крутая. Правда.
На обратной стороне Эбби подписала: «Люк, несмотря ни на что, с тобой я была счастлива как никогда».
В Ютланд мы вернулись рука об руку. Поднялись в мою комнату, я заварил чай и уступил Эбби свою кровать, хотя она настаивала, мол, ничего странного, если мы поспим рядом. Но мне казалось, что сегодня мы миновали некий важный этап, которого избежали летом, и глупо было рисковать вернуться на шаг назад.
Я расстелил на полу куртку и три пары джинсов и безуспешно попытался устроиться поудобнее. А потом думал о Фиби. О том, что в универе лишь наши отношения — или что там между нами было — делали меня счастливым.