— Кошмар!
— Да, не самое приятное время в моей жизни. Ежедневно я боролся с собой даже чтобы просто вставать по утрам, потому что каждый раз это был почти трудовой подвиг. Кости ныли, мышцы не слушались, то и дело прошибал пот. Меня мучали постоянные головные боли, но я принимал лекарства лишь тогда, когда они становились слишком сильными, ведь врачи сказали, что так надо, а я верил им безоговорочно. Потом… начались проблемы с памятью, и я учил стихи, несмотря на то, что строчки рассыпались перед глазами. Ухаживал за сестрой, потому что больше её оставить было не на кого… я с самого детства привык к тому, что моё тело — враг, которого надо побеждать изо дня в день. Разве не хочется от такого освободиться, особенно совсем ещё ребёнку? И постепенно, годам к пятнадцати, я выработал тот самый дурной максимализм. Думал, что знаю, как работает мир, и после небольшого спора с другом меня поглотило глупое желание измениться и стать таким-сяким-разэтаким, чтоб прям самого себя уважать. Ну и, поскольку я думал, что знал, как всё устроено, серьёзно подошёл к делу. Психология, сценическая речь, айкидо, гипноз… особенно последнее. Уж с этой игрушкой я так порезвился, что до сих пор жалею.
— Почему? — тихо спросила единорожка.
— Потому что я решил, что это ответ. Добраться до ядра собственной личности, завоевателем прыгнуть в подсознание и навести там свои порядки! Не хочу быть импульсивным, решил Арт, и решил научиться подавлять эмоции. А ещё Арт не хотел чувствовать страх, боль и лень.
— Чего это ты заговорил о себе в третьем лице? — вскинула брови Трикси.
— Твоё дурное влияние, — показал язык я, но тут же спрятал, пока меня за него не схватили. — На самом деле, потому что тот Арт, который всего этого хотел, и тот, кого ты видишь перед собой — это уже разные люди. Что-то у него получилось, конечно. Но вместе с теми вроде как положительными чертами, которые тот Арт частично получил, он ещё стал мной. Да, я практически неспособен испытывать страх, не связанный с угрозой жизни, но в результате я стал вспыльчив и агрессивен. Вместе со способностью владеть собой я лишился немалого куска эмоционального спектра и способности испытывать комплексные эмоции. С болью… ну, не сказать, что ничего не вышло, но все три связанных с её подавлением суггестивных формулы я никогда не использовал из-за побочных эффектов. А, ну и да, лень… вместо неё я теперь ощущаю настолько мучительную скуку, что… даже сравнение подобрать не могу. Я методично и с полной самоотдачей калечил себя, предполагая, что с каждым разом становлюсь только лучше. Катарсис был неожиданным и неприятным, но уж лучше поздно, чем никогда.
— Но ведь ты сделал это сам! Неужели ничего нельзя исправить? — ужаснулась единорожка.
— Поздно заметил. Процесс-то был небыстрый и растянулся почти на четыре года, прежде чем я спохватился. А тогда уже было поздно трепыхаться — из большего легко сделать меньшее, а вот наоборот, увы, нет. Кроме того, я опасался, что, продолжив эксперименты, просто сойду с ума, окончательно и бесповоротно.
Не факт, кстати, что не сошёл. Даже если не брать в расчёт то, что я сейчас изливаю душу говорящей единорожке.
— Но… а если бы тебе помог другой… как ты это называл, «гипнолог»?
— Возможно, — кивнул я. — Но даже помимо того что это заняло бы хрен знает сколько времени, а сеансы достаточно дорогие, есть ещё проблема. Среди всего прочего я начисто лишился способности к безусловному доверию. Да и, поразмыслив над этим, я решил, что всё не так уж и плохо. Болен? Ну да, но нормален любой, кто без угрозы для себя и окружающих может находиться в обществе и не быть им отвергнутым. Второе проще, нужно просто быть дружелюбным и полезным. Первое сложнее, но с данным самому себе словом никому не вредить, я справился. Почти. Не думаю, что мои родственники отнеслись к моему исчезновению так легко, как бы мне хотелось.
— Что-то после твоего рассказа уже не слишком хочется учиться гипнозу… — Трикси поёжилась.
— Пока ты не делаешь из лекарства наркотик, всё будет хорошо, — заверил я единорожку. — Я себя уродовал целенаправленно, сознательно и много лет, так что тебе мою историю повторить не грозит. Да и вообще, ты ж Великая и Могучая, что с тобой станется?
— Это комплимент или издёвка? — прищурилась единорожка.
— Понемногу и того, и другого, — усмехнулся я. — Впрочем, я тебе сейчас покажу один фокус, чтобы ты снова сменила своё мнение о гипнозе.
Я положил на стол вытянутую правую руку.
— И в чем фокус? — спросила Трикси через минуту.
— Погоди, это занимает некоторое время. И вообще, тишина, пока маэстро работает.
Она хмыкнула, и продолжила разглядывать мою руку. И через ещё одну минуту удивлённо охнула.