Чтобы и дальше заставить его говорить, Майра спросила:
— А почему эта ПЭС на ножках?
— Чтобы приподнять ее над сухим ледяным снегом, слой которого к концу зимы может быть несколько метров. И, кроме того, так удобнее фиксировать поверхностные эффекты, измерять температуру и давление высоко над уровнем почвы. Но в этих ножках тоже есть сенсоры.
— Они кажутся совсем хрупкими. Такое впечатление, что, подуй любой ветерок, и они сломаются.
— Знаешь, Марс сам по себе хрупкая планета. Я тут вычислил момент, возникающий при ветровой нагрузке. Этого малыша так просто не опрокинуть.
— Это ты его спроектировал?
— Да, — ответила за него Грендель. — И очень гордится этим. Причем любое сходство этой погодной игрушки с марсианскими военными орудиями из разных книг и кинофильмов просто случайно.
— Все они мои дети! — Юрий запрокинул голову назад и самодовольно рассмеялся.
Пока они стояли, вездеход вытащил из своих недр другие, более экзотические приборы: «перекати-поле» — сетчатые шары диаметром около метра, которые тут же раскатились по сухому снегу в разные стороны, и «умную сажу» — черный сверкающий порошок, который немедленно был разнесен ветром. Каждая пылинка этого порошка, объяснил Юрий, несет на себе сенсорный блок диаметром в миллиметр, а также целый набор крошечных инструментов, работающих на микроволновой энергии, льющейся с неба, или просто от сотрясения ветра.
— Всю эту пыль и «перекати-поле» мы не контролируем, — объяснил Юрий. — Они просто разлетаются в разные стороны от ветра, причем большая часть из них пропадает под слоем снега, а затем, во время сублимации, выходит из строя и откладывается вместе с пылью. Но идея такова, что мы должны нашпиговать полярную шапку разного рода сенсорами, чтобы она начала сама себя сознавать, если можно так выразиться. В любом случае, поток данных к нам поступает огромный.
Покинув ПЭС, вездеход начал осторожно спускаться в каньон. Ледяные стенки его были слоистыми, как некоторые скальные породы на Земле, причем черные слои чередовались с белыми с интервалом приблизительно в метр. Белые слои были очень красивыми, сверкающими, они напоминали страницы огромной книги. Движение вездехода по мере спуска изменялось. Юрий или, гораздо реже, Грендель нажимали на приборном щитке вездехода какие-то кнопки, он периодически останавливался, из него высовывалась рука и обследовала стенки каньона. Из разных слоев она брала образцы, или же прикрепляла к неровной поверхности маленькие коробочки с приборами.
Грендель сказала Майре:
— Чтобы брать образцы, нужна сноровка и ясно поставленные цели. Лично мне интересны следы марсианской жизни, окаменевшие остатки из далекого прошлого. Юрий же пытается создать глобальную стратиграфию, для чего наносит на карту все слои шапки, как они прочитываются или движутся друг относительно друга, исходя из исследования скважин или этих открытых слоев каньона. Как мне кажется, работенка не очень трудная. Если мы встречаем что-нибудь действительно многообещающее, то сами выходим наружу и осматриваем все своими глазами. Однако работать в скафандрах — удовольствие то еще, и мы оставляем его для особых случаев.
Юрий рассмеялся. Вездеход продолжил спуск в каньон.
— Я тут пообщалась с Элли, — неуверенно начала Майра. — В шахте. Она кое-что мне рассказала о своей жизни во время солнечной бури.
Грендель удивленно на нее уставилась.
— Тебе повезло, — сказала она. — Мне понадобилось три месяца, чтобы удостоиться такой чести. Теперь я ее официальный психолог-консультант.
— Звучит так, словно у нее есть проблемы.
— Что касается меня, то мне было десять, — вдруг начала рассказывать Грендель. — Я выросла в Огайо. Наша семья была фермерской, мы жили далеко от всяких куполов и убежищ. Перед бурей отец сам построил для нас бункер. Но во время бури мы потеряли все и тоже вынуждены были спасаться в лагере беженцев. Мой отец умер через два года после бури. Его убил рак кожи.
— В лагере, — продолжала она, — я работала волонтером на сортировочной станции. Надо полагать, что эта работа разбудила во мне вкус к медицине. Мне очень не хотелось снова оказаться в таком беспомощном положении, глядя на страдания людей. А после бури и лагеря я работала над программами экологического восстановления Среднего Запада. Эта работа подтолкнула меня к биологии.
К их разговору подключился Юрий.
— Что касается меня, — весело сказал он, — то я родился после солнечной бури. Родился на Луне, от русской матери и ирландского отца. Но наша семья много времени проводила на Земле. Будучи подростком, я подрабатывал в Канадской Арктике, тоже в рамках программ эковосстановления.