– Зло? – переспросила она. – Имеешь в виду не человеческое, а магическое Зло?
– Да.
– И с чего ты взял?
– Ну, я же умею скрывать свою силу. А это – одна из особенностей злого колдуна. Разве не так?
Гвен утвердительно кивнула:
– Да, ты прав. Колдуны, которые питаются Темной Энергией, в состоянии скрывать от других свою силу. Но ты этого не умеешь.
– Как это не умею? Ни один колдун не замечает моей силы, если я не использую чар. Они не видят ее даже тогда, когда я вызываю колдовское зрение.
– Это зрение, как и чутье, относится к пассивным средствам магического восприятия. Оно не создает чар, а лишь позволяет видеть их. Что касается твоей силы…
Тут ей пришлось прерваться, так как в комнату вошли две служанки и проворно расставили на столике вазы с фруктами, печеньем и пирожными, кувшин яблочного сока, хрустальные бокалы и фарфоровые креманки с мороженым.
Гвен предложила Бренану угощаться, и он, даром что его мысли сейчас были далеки от еды, охотно принялся за мороженое. Это было одно из тех лакомств, которое Бренан впервые попробовал уже на Абраде и очень к нему пристрастился.
Гвен тоже начала есть мороженое. А когда служанки ушли прочь, она продолжила:
– Умение скрывать свою силу означает, что при желании ее можно показывать другим, а можно и не показывать. Но ты не в состоянии так делать. Независимо от твоей воли твоя сила невидима для колдунов, если ты не чаруешь.
– Но почему?
Девушка покачала головой:
– Ты удивительный невежда, Бренан. Просто потрясающий. Вместо того чтобы пугать себя дурацкой мыслью о том, что в тебе скрывается Зло, мог бы пошевелить своими извилинами и сам обо всем догадаться. Твоя сила… Кстати, со сколькими цветами одновременно ты можешь работать?
– Со всеми семью, – ответил Бренан не без гордости. – Правда, с синим, а особенно с фиолетовым, мне немного трудновато.
– Оно и понятно, они самые сильные. А теперь взгляни. – В воздухе между ним и Гвен появилось семь разноцветных магических ниток. – Ты когда‑нибудь пробовал сплести их вместе?
– Да. И у меня получалась белая.
– Вот именно. – Гвен стянула семь нитей в пучок, переплела их между собой, и они превратились в одну нить, которая излучала яркий белый свет. – В магии, как и в природе, белый цвет сложный, он состоит из семи основных цветов. Но его принято считать отдельным, восьмым цветом. А еще его называют ведьмовским. И знаешь почему?
– Нет, не знаю.
– Потому что любой колдун, соединив семь основных цветов, получит не белый, а другой, девятый цвет магии – черный. В таком контрасте нет ничего зловещего, он всего лишь демонстрирует самое главное отличие магии ведьм и колдунов. Создавая нити для сплетения чар, мы насыщаем их энергией, которая исходит от нас; а нити, созданные колдунами, вбирают в себя энергию из окружающего мира. Поэтому колдовское соединение семи разноцветных нитей дает в результате одну черную нить – она не излучает цветов магии, а просто поглощает их.
– Что же тогда получается? – проговорил Бренан. – Моя магия больше похожа на ведьмовскую, чем на колдовскую?
– Не просто похожа, она и есть ведьмовская, – сказала Гвен. – Ты не колдун, у тебя нет ни капли колдовского дара. Мы с тобой одинаковые, ты точно так же несешь в себе отпечаток ведьмовской Искры.
Едва не уронив мороженое себе на колени, Бренан осторожно поставил креманку на столик.
– Отпечаток?.. Искры?.. Разве так бывает? Я ведь мужчина…
– Это очень редкое явление. Юноши‑ведьмаки вроде тебя рождаются крайне редко. В этом тысячелетии их было лишь четверо, ты – пятый. Мы не скрываем их существования, о них известно всем образованным людям. И не только образованным. Скажем, в Ивыдоне про ведьмаков знают практически все, так как двое из них были ивыдонскими королями. Если бы ты не был так сосредоточен на воображаемом Зле внутри себя и открылся какому‑нибудь колдуну, он объяснил бы тебе, что твоя сила невидима не из‑за связи с Ан Нувином, а из‑за ее ведьмовского происхождения.
– В прошлом году весной я обратился к одному колдуну, – сказал Бренан. – Прибыв в Динас Ирван, первым делом зашел в магазин магических принадлежностей и спросил у хозяина совета, где лучше всего учиться чарам. Он ответил, что, вне всякого сомнения, в Кованхаре, но не советовал мне отправляться в такой далекий путь, потому что у меня все равно нет даже малейшего колдовского дара. Я как раз собрался показать ему, что это не так, но тут он со смехом добавил: «Если, конечно, ты не прислужник Китрайла и не прячешь от меня свою силу. Но тогда тебе тем более не стоит ехать в Кованхар…» Вот так я впервые услышал о свойствах злых колдунов скрывать свои способности.
Девушка устремила на него сочувствующий взгляд:
– Бедняга! Представляю, как ты мучился… А до этого ты не встречал ни одного колдуна? Неужели их так мало в Кередигоне?
– Я не кередигонец, – сказал Бренан. – Мой выговор только кажется кередигонским. На самом деле я с Лахлина.
Гвен была шокирована:
– С Лахлина? Да ты шутишь!
– Нисколько. Я родился и вырос на Лахлине.
Она вернула свое мороженое на столик, налила в бокал сок и отпила глоток. Весь ее вид выказывал крайнюю растерянность.
– Это просто невероятно. Не понимаю, как… Да и вообще ничего не понимаю! Ты не мог родиться на Лахлине. И выжить там не мог.
– Да, это настоящее чудо, – согласился Бренан. – Иногда мне и самому не верится, что я так долго прожил на Лахлине и смог уцелеть. Тем более что чаровать начал еще в пятилетнем возрасте. Другие родители сразу бы отдали меня в руки поборников или просто задушили во сне – все меньше хлопот. У нас часто так делают, когда замечают у детей проявления колдовского дара, – или собственноручно их убивают, или просят об услуге кого‑нибудь из знакомых – а потом выдают это за естественную смерть.
– Я слышала об этом, – почти шепотом промолвила Гвен. – Это так ужасно…
– Но, с другой стороны, это более милосердно, чем обрекать детей на пытки и сожжение на костре. Поборники называют это «очищением от мерзости»… – Бренан невесело усмехнулся. – Не знаю, да и знать не хочу, рассматривали ли мои родные такой вариант. Главное, что они на это не пошли, а решили сохранить мне жизнь, рискуя собственными головами. К счастью, наша семья жила обособленно, на маленькой отдаленной ферме, где работали только отец с матерью, а гости нас посещали нечасто. Поэтому единственным ограничением, которое мне досаждало, был запрет бегать в ближайшую деревню, где жили все мои товарищи. А когда они приходили ко мне, отец их прогонял: мол, я уже вырос и должен работать, а не бить баклуши с друзьями‑бездельниками. В конце концов они перестали приходить, и мне доводилось играть в одиночестве, все чаще развлекая себя чарами, а родители по очереди приглядывали за мной. Ясное дело, что в магии они ничего не смыслили, но следили, чтобы я не навредил себе, и учили меня осторожности. Постепенно я усвоил от них две важные вещи: во‑первых, в моей силе нет ничего плохого, плохими могут быть только мои поступки; а во‑вторых, другие люди ненавидят магию и боятся колдунов, поэтому ни при каких обстоятельствах я не должен показывать, что владею чарами.
– Твои родители – мудрые люди, – заметила Гвен. – Если бы они просто запугивали тебя и запрещали чаровать, ты рано или поздно выдал бы себя. И скорее рано, чем поздно.
– Эта идея принадлежала моей матери. Она была из образованной семьи и понимала, что мой единственный шанс на спасение – научиться контролировать свою силу. Также она осознавала, что я все равно не смогу долго продержаться на Лахлине, поэтому убедила отца откладывать все свободные деньги для будущего переезда на Абрад.
– Так теперь они живут в Кередигоне?
Бренан почувствовал, как к его горлу подкатывает тугой комок. Каждый раз при воспоминании о родителях его душили слезы, но он всеми силами их сдерживал – ведь мужчинам плакать не к лицу.