– Если бы ты был благочестив, то Бог не отвернулся бы от твоего народа! – провозгласил Мал. – Но ты попрал его законы. Ты служишь самому себе. Аль-Хидр пришел не для того, чтобы отнять у тебя земли, скакунов, рабов и жен, а для того, чтобы покарать тех, кто отвернулся от бога своего.
Глаза султана налились кровью, а на губах выступила пена. В толпе арабов поднялся ропот. Мал не услышал ответных слов аль-Азиза, но по тому как арабы подняли луки, он догадался, что султан приказал стрелять. Мал обнажил меч Рамзеса. Со всех сторон его тут же окружили нибурцы. Юные воины, совсем недавно получившие право носить оружие, бросились на защиту почти незнакомого им человека. Они были готовы пожертвовать своей жизнью только потому, что он был более опытный воин – его жизнь ценилась намного больше. Мал еще раз мог увидеть, как нибурцы исполняют свой долг. Для них закон был важнее и сильнее, чем изменчивые преходящие человеческие чувства. Нибурские воины умели преодолевать страх смерти, и этим они отличались от всех остальных. Те, кто остался в окружении Ксанта, ринулись в атаку на арабов, превосходящих их числом во много раз. Мал бросился за ними без оглядки. Пробудившийся змей проявлял чудеса гибкости, как будто Мал разом избавился от костей. Но каким бы гибким ни было его тело, оно не могло раствориться в пространстве: вражеские стрелы попадали ему в лицо и выдирали из него куски плоти. Арабы знали, куда им нужно метить, но змей позволял телу Мала ускользать от острых наконечников, которые должны были неминуемо застрять в его голове.
– Ты должен защитить меня, мой Серебряный брат! – требовал Мал от змея.
Он расслышал крики арабов, пронзенных стрелами, вылетевших из-за спин нибурцев.
– Кто это стрелял, – успел подумать Мал, – неужели подошла подмога?
Но больше залпов не последовало. Расстояние между арабами и нибурцами стремительно сокращалось. Воины аль-Азиза выставили перед собой копья и приготовились к рукопашной. Нибурцы, бежавшие рядом с Малом, один за другим падали замертво.
Расстояние между древками копий еще издали показалось Малу слишком узким, но змей непостижимым образом вдвинул его тело между острозаточенными наконечниками целым и невредимым. Клинок Мала описал полукруг и унес с собой жизни нескольких арабов. Меч Рамзеса принялся разить направо и налево, не встречая никакого сопротивления и раскалывая вражеские щиты и шлемы, как ореховую скорлупу Арабы понимали, что только жизнь и смерть аль-Хидра может решить исход схватки и сосредоточили на нем все свои силы. Меч Рамзеса двигался так быстро, что сам Мал не успевал уследить за ним. Клинок отражал десятки атак арабских мечей и копий, а затем наносил смертельные удары, так, словно бы сам решал, кому жить, а кому умереть, а не Мал или змей, владеющий его телом.
– Так кто же находит бреши в строю арабских воинов, кружась вокруг них в танце смерти?
Мал стал легок и невероятно подвижен. Его руки, удерживающие клинок, превратились в канаты. Мал не чувствовал боли и уже ничего не видел, пока кровь его не смешалась с кровью неприятеля. И тогда перед ним предстал тот, кто сейчас властвовал над его телом и убивал арабов, но не был им, тот, кто висел в цепях на башне Незерби, тот, кто сошелся в схватке с аль-Захидом на священном холме Амир-аль-Мадины. Мал мог видеть со стороны, как змей с непостижимым совершенством делал свое страшное дело.
Залитый кровью с головы до ног капитан Ксант с двумя саблями в руках вел ожесточенную схватку с напиравшими на него со всех сторон арабами. Он становился на трупы тех, кого убивал, и арабам приходилось атаковать его снизу, взбираясь по мертвым телам своих товарищей. Ксант разрубил одного пополам от шеи до паха, второму разворотил живот, третьему отсек кисть, четвертого полоснул по сонной артерии, пятому подрубил сухожилия, шестому вогнал клинок под ребра. Нибурцы были похожи на лекарей, безжалостно кромсающих человеческую плоть, знающих все уязвимые места человеческого тела и наносящие точные удары. Когда же арабам удавалось сразить нибурского воина, они поднимали его еще живого на копьях, а потом принимались добивать саблями, с яростью аравийских львов терзая бездыханное тело, пока не разрывали его на клочки. Земля покрывалась трупами и напитывалась кровью, истекающей из воинских ран.
Кинув взгляд в сторону, Мал увидел рыцарей Осириса, обстреливавших арабов из луков.
– Откуда они взялись?
Но Мал не успел найти ответ на это вопрос, потому как неведомая сила вернула его на прежнее место. Арабы уже отпрянули назад. Они признали свое поражение. Геральд остановился и преклонил колено перед Малом:
– Призываю в свидетели милостивых богов, принц Мал, тебе нет равных в подлунном мире!
Арабы спешно покидали поле боя, оставляя раненых на произвол судьбы. Капитан Ксант сошел с горы трупов и протрубил сигнал к отступлению. К ним, продолжая на ходу обстреливать бегущих арабов, подошли рыцари Осириса. Мал не сразу узнал среди них Гора. Он ничем не выделялся среди посланцев богов и даже был одет в такие же, как у них старинные доспехи из металлических пластин.
– Так вот кто двенадцатый рыцарь Осириса! – подумал Мал.
– Мне не удалось выпустить ни одной стрелы, мой господин, – расстроенный Гор показал Малу свой лук. – Тетива лопнула, стоило мне натянуть ее.
– Такова воля богов, – отвечал Мал. – Если бы ты выстрелил даже один раз, мне было бы не с кем сражаться.
Мал поднял с земли плащ убитого араба, вытер кровь с меча Рамзеса и вернул клинок в ножны. До него донесся детский плач. Посмотрев в сторону леса – туда, откуда доносился звук, Мал увидел, что это плачет вовсе не ребенок, а взрослый человек, и, судя по роскошным доспехам, это был сам аль-Азиз. С непокрытой головой и всклокоченными волосами он стоял на коленях, покинутый всеми, молился и плакал навзрыд. Мал подошел к нему, но султан даже не обернулся в его сторону.
– О, владыка души моей, прости меня и прими мое покаяние. Прибегаю к тебе в поисках спасения от искушений, насылаемых Эблисом, и от мук в пасти геенны огненной. О, долготерпимый Аллах, прости мне мой грехи, малые и великие, первые и последние, тайные и явные! Даруй мне милость твою, потому как нет никого, кто превзошел бы тебя в милосердии.
Исполненные глубокой боли слова аль-Азиза звучали, как крик одинокой птицы, кружащей в воздухе над разоренным гнездом.
Мал вспомнил поверженного Фарида Ола, его возбужденное раскрасневшееся лицо, на котором горечь поражения сменялось яростью и ожесточением, и его мольбы об убийстве. Аль-Азиз в отличие от своего соплеменника являл собой образец смирения. Такого Малу еще не приходилось видеть. Выражение лица у султана смягчилось, и он, и в самом деле стал похож на ребенка. Слезы смыли с него гнев и злоречие, и аль-Азиз преобразился. Мал, который еще совсем недавно мнил себя карающим мечом Господа, различая в душе султана рассадник пороков, теперь сомневался в своей правоте.
– Не есть ли мои слова – всего лишь проявление гордыни? – думал Мал. – Ведь я нисколько не лучше его и когда-то также праздно проводил время, растрачивая его на поиски наслаждений.
– Ты прав аль-Хидр. Всевышний карает меня за мои грехи, – аль-Азиз повернулся к Малу. – Ты все знаешь, я – слабый человек, ничтожнейший из смертных, не раз творивший беззаконие перед ликом Всевышнего, и более, чем другие, достоин презрения. – Султан опять обратился к небу, – Аллах, не наказывай нас, если мы забываем о тебе и ошибаемся, не возлагай на нас бремя, что возложил на отцов наших, – нам не по силу нести его. Сжалься и помилуй нас. Ты – властелин наш. Помоги нам противостоять искушениям Эблиса.
Султан замолчал. Он мог обмануть кого угодно, но ему бы никогда не удалось провести змея. При звуках искренней молитвы в сердце Мала словно бы вонзилось раскаленное лезвие. Его рука потянулась к рукояти меча.
– Ты не посмеешь! – прошипел Мал. – Ты дал мне неуязвимость, но ты не можешь решать за меня, кому жить, а кому умереть.