Оркестр второй год выступал в городском саду, на концертах любителей, в купеческом клубе и пользовался большой известностью в городе.
Была и еще одна причина у молодых музыкантов уйти со своими трубами к озеру Пестрому.
Все они работали в депо, состояли в боевой дружине и посещали революционный кружок, руководимый Касаткиным, — ребята знали его только как студента Валериана. В последнее время среди музыкантов началось недовольство. «Почему нам не поручают никаких революционных заданий? — ворчали они на своего дирижера Володю. — Товарищи борются, а мы песенки играем. А еще дружинники!» Сегодня им руководитель кружка обещал дать задание.
Валериан лежал вместе со всеми на траве и, приподнявшись на локтях, смеющимися глазами смотрел на негодующего Володю: тот, горячась, размахивал руками, словно дирижируя оркестром. Остальные музыканты молча наблюдали за ними.
— А вот и неправильно, Володя! — сказал студент, когда раскрасневшийся дирижер смолк. — Играя в оркестре, можно проводить большую революционную работу в массах, большую, чем это возможно сейчас другими средствами. Надо только получше соображать…
Володя пристально поглядел на него: не шутит ли Валериан? Подумал и обиженно упрекнул:
— А если можно, то чего давно не сказал? Говори, как….
— Считал, что сами догадаетесь, — перебил Валериан, взглянув на придвинувшихся к ним музыкантов. — Вы попурри играете?
— Играем. И что же? — насупившись, бросил Володя.
— А что будет, если, выступая на сцене, вы в попурри вставите такой кусочек… — Валериан легко, пружинисто приподнялся, откинул голову назад и молодым, неокрепшим баском запел:
Молодые рабочие, вскочившие одновременно с ним, начали подтягивать. Володя, сидя на траве, озабоченно морщил лоб, что-то обдумывая.
— Мы в попурри вставим отрывки революционных песен. Это тоже будет революционная работа? — привставая, спросил он. — Так?
— Так, Володечка, так, мой друг! — весело закричал Валериан, обрывая пение.
Он шутя толкнул дирижера. Тот не остался в долгу. В их борьбу включились и остальные.
— Мала куча! — шумели они.
Володя вырвался пунцовый, с растрепанными волосами.
— Хватит баловаться! Берите инструменты, будем репетировать, — строго предложил он. — Сегодня исполним со сцены обычный репертуар и вставим кусочек.
— Увидите, с каким успехом пройдет ваше выступление, — ободрил Валериан, прощаясь, и быстрыми шагами пошел к виднеющимся домикам железнодорожного поселка.
…Вечером в саду шло гулянье. Оркестр играл на маленькой открытой сцене в виде раковины, охваченной сверху полукуполом.
Сначала он исполнял марши, танцевальную музыку, потом заиграл попурри. Публика со всех аллей стала подтягиваться к голубой раковине. Неожиданно на переходе от одной мелодии к другой прозвучало несколько тактов «Марсельезы», но сейчас же снова полилась народная песня.
Теперь к оркестру бежали все. Скоро перед маленькой сценой стояло несколько сот человек.
После перехода оркестр исполнил отрывок из «Марсельезы» и оборвал игру.
Раздались аплодисменты, крики: «Браво! Бис!..» К сцене спешил, пробираясь через толпу, пристав, но его, будто невзначай, отталкивали все дальше и дальше, а со сцены уже неслись звуки вальса «На сопках Маньчжурии». Пристав, махнув рукой, пошел к «горке», в которой помещался кабачок…
Шестого июня газета «Степная жизнь» напечатала статью, полную сарказма по адресу царского правительства, разогнавшего третьего июня Государственную думу и арестовавшего всю социалистическую фракцию, в том числе и представителя Акмолинской области.
«Что скажут теперь господа октябристы, утверждавшие, что Россия по мановению царя стала страной свободы, приравнивавшие думу к палатам парламента? Где же сословное управление, когда единственный представитель нашей области, защитник наших интересов, по воле царского правительства сидит за тюремной решеткой?» — грозно спрашивал неизвестный автор.
Плюхин помчался в редакцию, собираясь немедленно конфисковать крамольный номер, но весь тираж уже разошелся. Газету закрыли в тот же день.
Статью о третьеиюньском перевороте читали все. Не только рабочие, но и либерально настроенная интеллигенция и часть купечества, из мелких, горячо возмущались тем, что царь сам нарушил свое слово и арестовал депутатов.