О сходе он еще не знал всего. Аким Петрович уже считал себя в Родионовке чужим: дом в городе куплен, каменная лавка в рядах арендована, недели через две уедут, задерживались, распродавая остатки товаров. Демьян наотрез отказался от торговли.
Расстроенный случившимся с отцом, Аким и не подумал, зачем это брат вдруг собрался в город.
— Его Еремеевна и здесь вылечит, всем помогает, кому не смерть, — промолвил Демьян, глядя на отца пронизывающим взглядом. — А сажать-то незачем. Хватит, поди, ему, двух и так посадил, — добавил он, не отрывая взгляда от отцовского лица.
Петр Андреевич, перестав стонать, с ужасом смотрел на сына.
«И об этом знает Демьян, — мелькнула страшная догадка. — Только бы не сказал сейчас всего…»
— Никакой справки не надо. Матвей-то не в себе был, — прохрипел он через силу. — Заживет и так. Никуда я не поеду.
— Да ты в уме, Демьян, так с отцом разговариваешь? — начал было гневно Аким.
Но брат перебил его:
— Может, еще сам за Матвея молебен отслужишь, — загадочно произнес он и пошел из комнаты.
— Ой, да не ругайтесь вы! — простонал Петр Андреевич. — Разъедетесь скоро… Не тронь его, Аким!
В дверях гостиной стояла Наталья, по-видимому поджидая деверя. Проворно заперев дверь на крючок, она кинулась перед ним на колени.
— Демьян Петрович! Знаю, что известен тебе мой грех, но горе-то мое, видно, неведомо, — уцепившись за его руку, зашептала Наталья сквозь слезы. — Еще мамынька была жива, приставал он ко мне, а потом проходу и вовсе не давал. Тебе сказать — стыдно было, Акиму — убил бы он его. Силой принудил он меня, богом клянусь… — Красивое лицо Натальи исказилось мукой.
Демьян почувствовал к ней жалость.
— Пожалей ты нас с Акимом, трое ведь у нас! — молила Наталья, почувствовав, что деверь смягчился. — Грешно такое думать, а умри он сейчас — обрадовалась бы. Ненавижу я его, насильника, скрываю все, Акима с детьми жалеючи! — говорила она, задыхаясь от слез.
— Ладно, Наталья! Я слова про то Акиму не скажу, но и ты нас ссорить перестань. Горя и без того хватает. А пока пусти, идти мне надо, — сказал Демьян и быстро вышел из комнаты.
Сидя на козлах в ожидании вывода арестованных, Демьян перебирал в памяти слова старшей снохи. «Могло и так быть, — думал. — Вот как она убивалась на похоронах мамыньки. За себя плакала, видно: защиту потеряла, а муж-то в Петропавловске был, деньгу наживал…»
— Ко мне пусть их сажают, ваше благородие! И полицейскому место найдется! — закричал он, увидев выходивших Федора и Кирилла под конвоем двух полицейских.
За ними шли родные, а потом толпой повалили мужики и бабы.
— Сажайте! — коротко бросил Нехорошко, направляясь к своей пролетке.
С ним сели двое полицейских — один с арестованными, а двое с Николкой заняли третью подводу.
— Аксинья Федоровна! Андрей Денисович! Садитесь с Яшкой, проводите сами в город, — предложил Демьян.
— Мамынька, я поеду! Танюшку пора отнимать, — обрадовалась Аксюта.
Татьяна сняла с себя большой платок и накинула ей на плечи. Андрей уже влезал на дрожки.
— Трогай! — закричал уездный, и его пролетка выскочила вперед.
Полицейский, сидящий с арестованными, дотронулся до спины Демьяна. Тот дернул вожжи, и хорошие кони сразу взяли рысью. Яков поехал вслед за ними. Замыкающей оказалась пролетка с полицейскими и Николкой.
— К Семену Гурьичу заезжайте! — выделился из причитаний и рыданий голос Дениса Полагутина, отца Андрея.
Через минуту подводы скрылись за завесой пыли.
— Пойдемте, Прасковья Петровна, Авдотья Васильевна! — позвал Егор Лаптев, взяв за руки рыдающих женщин. — Матвей, Родион, Анисим! Айдате все к Карповым…
Татьяна Полагутина приостановилась с Параськой.
— Мам! Пойдем, батя кличет, — подбежал к Параське ее старший сынишка Ганька.
Она с горечью взглянула на Татьяну и, не вытирая слез, пошла за сыном. Толпа медленно расходилась от волостного управления.
— Съедят теперь нас без Палыча, — выделились чьи-то слова.
— Подавятся! Сами не маленьки! Чему он учил, не забудем! — откликнулось сразу несколько голосов.
Дородный Никита Дубняк шел молча. Галька, обняв плачущую сестру, что-то тихо говорила ей.
— Да, учудил Демка! — протянул Павло Коробченко. — Отец чуть не при смерти, говорят, а он кого повез…
— Они, Мурашевы, хитрые! Отец-то с Акимом уедут, а Демьяну тут жить, — заговорил Кондрат Юрченко. — На нас вон все зверями смотрят, хоть не мы сажали этих, а он-то теперь в добрые вышел…
Такое объяснение поведения Демьяна Мурашева заинтересовало его компаньонов. Послышалось: