— Еще эта тут шляется, да с выплодком арестанта…
Параська заскочила разок вечерком, поплакала вместе с матерью и быстро убежала: не велит ей муж ходить в дом арестованного брата. Галька и вовсе глаз не показывала. Сходила к свахе, но та лежит сама чуть живая, и старуха с внучкой провели все дни в одиночестве.
— Спасибо свахе Таньке — прибегала проведать и корову подоить, а то с ума бы можно сойти, — плача, рассказывала Евдоха Аксюте.
— Ничего, мама, не пропадем! — утешала ее Аксюта, укладывая дочурку в зыбку. — Сколько б ни ждали, а дождемся и тятю и Кирюшу, — говорила она бодро, стараясь побороть собственную тоску.
— А как же с посевом? — спросила Евдоха, покачивая зыбку.
— Буду сеять с дядей Егором вместе. По домашности ты сама управишься. Не уйдешь ведь от меня?
— Куда идти-то? — вырвалось у старухи.
Ее все время мучил страх: а вдруг и Аксюта бросит, уйдет к матери, не иначе, как Христа ради придется побираться. «Видно, и правда любит Кирюшу, вот и от матери его не отказывается», — думала она, благодарно глядя на сноху.
Аксюта, проходя мимо свекрови, обняла одной рукой ее, а другую положила на одеяльце, закрывавшее дочку, и, наклонясь над зыбкой, сказала:
— Будем до возвращения Кирюши жить втроем, а может и четвертый появится.
Евдоха откачнулась от нее.
— Это кто ж четвертый-то? — чуть слышно спросила она.
— Мама! Да не то ты подумала, — засмеялась Аксюта. — Ведь я уже два месяца в тягости. Рожу сына — будет и четвертый.
— Ох, дочечка ж моя родная! Да как же с двумя без него, соколика, жить-то будем? — запричитала Евдоха.
— Ничего, матушка! Кирюша будет радоваться, что у него тут сын с дочерью растут. Давай поснедаем, да надо к дяде Егору сбегать, узнать, когда пахать начнем…
Но пахать Аксюте не пришлось. Батраки Демьяна Мурашева вспахали и засеяли поля Федора и Кирилла.
— Уедут отец с Акимом — пойди, дочка, поблагодари Демьяна Петровича, — говорила Прасковья, еле передвигаясь по кухне. Она вся опухла и часто надсадно кашляла. Десятилетняя Маша старалась сама сделать все по дому.
Аксюта ничего не ответила матери. К Демьяну у ней было двойственное отношение: со дня ареста отца и мужа видела от Демьяна только добро и была очень благодарна ему, но ведь он Мурашев, сын врага… В поселке одни Демьяна хвалили, другие в чем-то сомневались, третьи открыто порицали: отец так богато наградил, а он супротив идет…
Аксюте некогда было прислушиваться к разговорам, и, кроме посева, дел много весной. Одну лошадь отца она отдала Лаптеву: ведь у него четыре надела, сыновья растут. Пока Егор управлялся с посевом, Аксюта на своей и второй лошади отца вспахала огороды и себе, и матери, и Лаптевым. Сажали они вместе с Акулиной Лаптевой, да сестренка Маша помогала.
Работа и Танюшка спасали Аксюту от тоски. Исчезли черные круги под глазами, на загорелых щеках появился румянец, незаметная пока беременность округлила стан, и, покрытая по-девичьи платком, Аксюта снова зацвела. Вечерами она часто бегала к Полагутиным. Там теперь собирались мужики.
— Гляди, бабы, Кирюшкина-то Окся вновь заневестилась, — сказала своим товаркам Аннушка Юрченко, увидев быстро идущую по улице Аксюту.
Скоро по селу поползли слухи, что Окся Железнова с женатыми мужиками погуливает.
Когда разговоры дошли до саратовского конца, где жила беднота, Надежда Родионова подняла шум.
— Сами шлюхи поганые, а хотят чистую замарать! Молодая бабенка работает за мужика, мужа-то съели, живоглоты проклятые! — кричала она, остановившись с подругами возле Кондратова двора. — По себе, видно, судят об Оксе…
— Не прикусят языков, так мы им косы-то по своему расчешем! — грозили другие.
Бабы неспроста шумели у богатого двора Юрченко: пусть Горпешка со своей сношенькой послушают, да и другим скажут. Все село знало, что задиристые саратовки коль за кого возьмутся, так спуску не дадут и старались не связываться с ними. И теперь богачки живо языки прикусили. На время сплетни замолкли.
Нежданный-негаданный приезд в Родионовку богатого городского купца Павла Петровича Мурашева всполошил и заинтересовал все село.
— Ведь ни разу после женитьбы не приезжал Павка к отцу, даже на похоронах матери не был и вдруг прикатил на тройке, — говорили родионовцы. — Ой, неспроста побеспокоился!
— Как Демьян устроится, хочу посмотреть, да и папашу на своих конях увезу. Болеет ведь он, — говорил Павел односельчанам.
Держался он важно, мало кто к нему и лез с разговорами. В гостях побывал только у напарников брата по мельнице, но те всю богатую родню собрали на торжество в честь дорогого гостя.