— Здравствуйте, товарищи! Разрешите поздравить с наступающим Новым годом и пожелать, чтобы новый был для нас лучшим, чем прошедший, — сказал он, присаживаясь в конце стола на подвинутую Федуловым табуретку.
— Здравствуй! И тебя поздравляем! Самим надо позаботиться, чтобы лучше стало! — раздались восклицания со всех сторон.
— Товарищ Константин пробудет с нами недолго, ему надо уехать с одиннадцатичасовым поездом. Налейте стаканы, и пусть он нам расскажет новости, а выпьем потом, — предложил Федулов, садясь рядом с приезжим.
Алеша быстро налил стопки, придвинул к каждому закуску, какая была ближе, и сел, приготовившись слушать.
— Антоныч говорил мне о вас, товарищи, — негромко начал Константин, поглаживая белой рукой бородку. — Вот кто-то из вас сказал сейчас: «Надо самим позаботиться, чтоб лучше стало», — хорошо сказал!
Он усмехнулся и дружески подмигнул. Рабочие ответили ему широкими, открытыми улыбками, а Антоныч посмотрел ему в лицо, перевел взгляд на тонкую, белую руку и опустил глаза.
— А сделать вам в Петропавловске очень много можно, — продолжал Константин. — Условия у вас подходящие, союзников много. Возьмите рабочих с мелких предприятий. На каждом их понемногу, а всех тыщонка наберется… — Он посмотрел вопросительно на Мухина, и тот закивал головой. — Работать им еще труднее, чем вам. Купцы из них всю кровь высасывают, за копейки по шестнадцать часов заставляют работать….
— Антоныч говорил, да и сами теперь видим, — перебил его Потапов.
Константин оглянулся на Антоныча и живо подхватил:
— Вот-вот! Главное, что вы видите, а они-то вот не видят. А переселенцы? Выбросили их сюда из России, посулами выманили, а здесь заставляют в кабалу идти… Возьмите теперь киргизов. Грабят их купцы, наживая миллионы, издеваются царские чиновники… Объединить всех, научить понимать свою силу — тогда все прихлебатели полетят вверх тормашками. Верно, товарищи?
— Верно-то верно, — отозвался литейщик Котлицын, — да темны они очень, своей пользы не понимают.
— Верно, товарищ, они пока темны, — подтвердил Константин. — Вот вы и должны помочь им все понять. Только вперед вам надо самим крепкую подпольную организацию сколотить, всех передовых товарищей в нее втянуть и… побольше учиться!
Он смолк и выжидающе посмотрел на всех. Рабочие, сдвинувшись к столу, смотрели на него требовательно, словно говорили: «Ну, скажи, как это сделать нам?»
— Меня к вам послала омская организация, товарищи! О вашей работе она знает, — продолжал совсем тихо Константин. — До нас дошел первый номер «Искры»…
— Газета Владимира Ильича, — пояснил Антоныч.
За столом произошло движение. Об Ильиче сидящие много слышали от слесаря.
— К сожалению, я не привез газету с собой, товарищи. Но помню каждое слово наизусть и расскажу вам, — заявил Константин и лекторским тоном прочитал эпиграф: — «Из искры возгорится пламя». — И добавил: — Пламя революционной борьбы, товарищи!
Пока Константин передавал содержание номера, а комнате стояла напряженная тишина. Антоныч, облокотившись о стол, глядел теплым взглядом куда-то вдаль, будто видел перед собой Владимира Ильича; Шохин, опершись грудью на стол, сжал руками свою вихрастую кудрявую голову; Мухин пристально смотрел на рассказчика, иногда выражение его лица делалось страдальческим и взгляд недоуменным. Он не все понимал из читаемого, и это мучило его.
Когда Константин кончил, Федулов показал ему карманные часы — пора было идти к поезду.
— Жаль, товарищи. Приходится торопиться. Обсудите сами с Антонычем слова Ильича, — промолвил тот, вставая из-за стола. — Смелей начинайте работать…
После ухода гостя и Федулова все заговорили, взволнованно обсуждая слышанное.
В двенадцать часов Шохин предложил:
— Хватит на сегодня! Будем встречать Новый год. Зови, Федот Гаврилыч, жену. Выпьем, споем и под гармошку топнем. Недаром же я ее тащил…
— Ксана! Что ты меня выводишь из терпения! — капризно протянула Калерия Владимировна, опускаясь на кушетку.
Аксюта, стоявшая посредине гостиной в костюме боярышни, пугливо оглянулась на хозяйку. Кроме них, в комнате еще было трое: пианист, старик в черном фраке и бальных башмаках — учитель танцев — и молодой человек, тоже в боярском костюме, с черными влажными глазами и пунцовыми губами, не отрывающий нежного взгляда от Савиной.