Калерия Владимировна стремительно обернулась к мужу. Так с ней он никогда не смел разговаривать: «Напился, как мужик», — мелькнула мысль.
— Подите отсюда вон! — указывая на дверь, высокомерно предложила она. — Вы забываетесь!
— Я в своем доме, где хочу, там и буду сидеть, — тем же издевательским тоном продолжал Савин, усаживаясь в креслице и чувствуя, что бешенство душит его: здесь, на этой постели, в спальне, куда он не мог входить без стука, валялась она с тем краснобаем…
Калерия протянула руку к колокольчику, чтоб позвонить горничной, но он перехватил колокольчик и швырнул его на постель.
— Давай, любящая моя женушка, поговорим вдвоем. Ты вон, тоскуя о Сережке, который плевать на тебя хочет, не ешь, не пьешь, а я с горя бутылку коньячку раздавил, — заговорил Сидор Карпыч, вставая перед женой.
Бледная как мел, Калерия молча глядела на него широко открытыми глазами. Больнее всего ее хлестнули слова мужа о том, что Сергей «плевать на нее хочет». Неужели Сергею мало было ее унижения и он мужу сказал о том?..
Молчание жены лишило Савина последней выдержки.
— Шлюха! Всю жизнь обманывала…
Вдруг, размахнувшись, он ударил ее ладонью по щеке, и когда Калерия, мертвенно бледная, качнулась, с наслаждением начал хлестать по щекам, не давая упасть, потом, схватив ее за косы, швырнул себе под ноги.
Калерия тихо стонала, не произнося ни слова, почти потеряв рассудок от ужаса и отвращения к себе. Мучила не боль, а чувство перенесенного унижения там, в Борках, и здесь. Будто отрешившись от себя, Калерия видела валявшуюся на полу женщину, до странности похожую на нее, но знала, что такой она быть не может. «После этого жить нельзя», — мелькнула ясная мысль, и она уцепилась за нее.
Савин пришел в себя. Уже не с гневом, а с жалостью смотрел он на жену. Как он любил раньше Калерию! Ему стало больно за себя и за нее. Он поднял и усадил жену в кресло.
— Читай сама, как ты меня убила. — Вытащив из кармана смятый дневник, Сидор Карпыч положил его перед женой. — Как жить-то теперь будем? — спросил он тоскливо.
Поставив возле Калерии колокольчик, Сидор Карпыч пошел из спальни, чувствуя, что ему жаль ее и что, несмотря ни на что, он любит…
Калерия взглянула на тетрадь, машинально открыла и прочитала подчеркнутые строчки, потом с отвращением оттолкнула дневник, равнодушно подумав:
«Видно, Марфушка украла и потом нарочно нагрубила».
Проведя ладонями по покрасневшим щекам, она прошептала:
— Как горничную, бил по щекам, мужик! «Как жить-то теперь будем?» — спросил потом. А после этого разве можно жить?
Калерия несколько мгновений бездумно смотрела на себя в зеркало. Внезапно перед ее глазами воскресла сцена в Борках, она видела уходящего Сергея, слышала его слова: «Не приставайте больше ко мне!»
Да, она не будет приставать… Он презирает, и правильно. Даже этот купец считает ее ниже себя: избил, назвал шлюхой…
— Разве я хочу жить презираемой, не первой, а последней? — громко спросила Калерия и покачала головой.
Смерть снимет грязь, оскорбление. Сергей не забудет ее никогда. Она отплатит своему мужу…
С лихорадочной быстротой принялась раскрывать ящики стола и в самом дальнем нашла маленькую капсулу.
— Вот! Глоток воды и покой. Будет больно им, а не мне…
Ей показалось, что мешают волосы. Схватила гребень, блестевший бриллиантами, торопливо сколола их, потом позвонила.
— Настя, принеси мне воды, — кинула небрежно, услышав шаги горничной.
— Сейчас, барыня! — звонко ответила девушка и скрипнула дверью.
«Надо ей что-нибудь оставить на память, она не Марфа», — неожиданно подумала Калерия и, придвинув к себе шкатулку с драгоценностями, выбрала медальон, браслет, кольцо, прошептав: «А это Федосеевне», отложила кораллы.
Когда Настя подала ей стакан с водой, Калерия Владимировна позвала к себе девушку, сама накинула ей на шею медальон, защелкнула браслет и надела на палец кольцо. Девушка, обомлев от изумления, молчала.
— А это отдай Федосеевне от меня на память, — сказала Калерия и строго добавила — Ступай!
Настя выскочила из спальни, не помня себя от радости.
— Федосеевна! Вам барыня послала, а мне она сама надела на память! — закричала девушка, вбегая в кухню.
— Что? Что? На память?.. — проговорила стряпуха. И вдруг испуганно крикнула: — Бежи к ней, а я к хозяину! Беда ведь!
Настя побледнела и помчалась обратно. Федосеевна кинулась в кабинет.
— Сидор Карпыч! Скорей ступай к жене! Беда случилась, чует мое сердце, — отчаянно закричала она.