— Поехали! Но, карий!
На возу сидели трое ребятишек Егора. Жена его Акулина, крепкая, ядреная баба («Опять на сносях», — говорили про нее переселенки), легко ступая, шла рядом с возом. «Победовали зиму не дай бог как, а сейчас едем, как люди. Спаси Христос Палычу, кабы не он, кто б про нас и узнал из тех рабочих!» — думала она с благодарностью. Ей вспомнилась зима, их отчаяние, когда пришлось лошаденку за хлеб отдать…
Егор рядом с женой выглядел старым, хотя они и были однолетки. Крутой лоб его был изрезан глубокими морщинами, на узком подбородке клинышком торчала бороденка; он по-стариковски горбился.
За передними возами далеко растянулась лента подвод. Ехали не только родионовцы. В обозе были и беспоповцы, православные… Все они охотно признавали старшинство Карпова.
За дорогу все сдружились. Религиозных распрей не было. Их с самого начала прекратил Федор.
— Вот что, мужики! — услышав спор, молвил он, присаживаясь к спорщикам. — По мне — богу всякая молитва приятна, лишь бы от сердца шла. А споры да свары за веру только бога гневят. — И пересказал им рассказ Толстого о трех рыбаках, как жили они на острове и, не зная молитв, молились своими словами.
— Ишь ты! Сам митрополит перед ними на колени стал! — покачивая кудлатой головой, произнес с удивлением старик беспоповец.
— Еще б не стать, коль они по воде, яко посуху, шли за пароходом! — отозвался мирно спорщик из староверов.
— Вот-те и «трое вас, трое нас»… — задумчиво протянул чей-то женский голос.
— Братья-то мы все здесь, перво-наперво, по нужде, — снова заговорил Карпов, пользуясь тишиной. — Нужда равно всех одолела. Кабы друг другу труженики не помогали, так немногие бы из Петропавловска выехали…
Послышались вздохи согласия.
— Где бы уж там выехать! — откликнулось несколько голосов.
— Когда вам приходили рабочие помогать, они ведь не спрашивали вас, как вы молитесь? — продолжал Федор. — Давайте уж и мы помощь друг другу оказывать, не касаясь чужой веры. А свою хвалить будто и неловко, я так считаю. Бог ведь возлюбил скромность, да и то не забывайте, что купцы вон на базаре выхваляют только плохой товар!
Мужики загрохотали. Засмеялись и молодые бабы. Старики хмурились, но молчали. Он ведь, Федор-то, грамотей, и не такое скажет. Лучше не вязаться.
Больше религиозных споров не возобновляли. Обоз потихоньку двигался вперед. Шли по пятнадцать — двадцать верст за день. Нынче сеять все равно не удастся, а построиться успеют. Чего зря скотину и себя выматывать!
А кругом-то благодать какая — любо-дорого посмотреть! С весны по степи трава поднялась, будто зубчики на бердах, густа. «Сильна матушка-землица», — говорили мужики, любуясь сочной зеленью. Бабы, присев у дороги, гладили ладошками мягкий бархат травы; глаза светлели от радости, забывались голодные зимы, чудились наливные нивы, белый хлеб вдосталь, хорошая жизнь…
Девчата, не жалея ног, бегали в стороны от дороги, рвали цветы для венков. Так и шли украшенные, будто невесты перед венчанием. Сначала на светлых и темных волосах, словно нимбы святых, золотом сияли одуванчики, потом ярко закраснели венки из тюльпанов, а началось лето — и синие, алые, белые, лиловые, желтенькие и сиреневые цветы радугой обвивали девичьи головки. Щедра степь на яркие краски!
— А духовитые какие цветы-то! — восхищались молодые бабы, не без зависти поглядывая на девчат. — Как только у них головы не заболят! Все Аксютка зачинщица. Она первая венок сплела…
Не одним девчатам в цветы рядиться хотелось, да замужним платок косоньки навек закрыл, не скинешь его да на воз не бросишь. Осудят все простоволосую.
Дни стояли ясные, теплые. Солнце с восхода до заката плыло, как лебедь, по неоглядным небесам.
звонко затягивала Аксюта, любуясь на перистые, легкие облачка.
За ней подхватывали другие, и песня плавно неслась по простору степи.
Становились засветло. Хозяйки готовили ужин, лошади тут же, у дороги, паслись на сочной зеленой траве. Молодежь водила хороводы.
— Ишь беса тешат! — заворчали было староверки.
Но Федор смирил их.
— В святом писании сказано: «Уныние пристойно бесу», — поучительно заговорил он, останавливаясь возле баб. — Пошто веселье отроков и отроковиц, приличествующее ангелам, хулите? Грешно пустые слова говорить!