Павел расцвел. «Видно, правда, отец хочет помириться с Карповыми», — радостно подумал он.
Прасковья слушала, довольная и смущенная. «Знать, правдивы слухи, что Мурашевы Аксюту хотят сватать», — размышляла она.
— Да Палыч сегодня не был в моленной, — ответила она, будто это единственная причина того, что муж не сидит за столом у Мурашевых. «Надо упрямцев к миру вести!»
— Чтой-то он? Аль дел больно много? — благодушно спросил хозяин, усевшись за стол.
— Приезжие у нас ночуют, он и остался, а Аксюта задержалась с самоваром.
— Ишь ты! Знакомые, что ль, какие? Может, те, у которых вы зиму в Петропавловске жили? — потягивая чай из блюдечка, не спеша вел беседу глава семьи Мурашевых.
Остальные почтительно молчали. Аким незаметно наблюдал за отцом. При последнем вопросе он все понял. Павел вдруг почувствовал неприятное беспокойство.
— Нет, Петр Андреевич, этих я никогда и не видывала. Один-то кыргыз какой-то, — простодушно отвечала Прасковья.
Мурашев молча пил чай, соображая, что же это за приезжие. Может, послали те с чем? Но тогда Федор Аксютку отправил бы в моленную. Не станут же они при девке секретные речи вести…
Разговором завладела бойкая Наталья. Она похвалила Машеньку, угощая ее вареньем, справилась, что ткет Аксюта, и смеясь добавила:
— Невеста приданое готовит. Такая красуля не засидится в девках. Не одно, чать, сердечко сушит. — И, улыбнувшись, поглядела на младшего деверя.
Павел вспыхнул и наклонился над стаканом. Наталья подмигнула гостье.
Чаевничали долго. Хозяин был приветлив, Наталья веселая, разговорчивая. Марфа Ниловна, как всегда, больше молчала. Новых порядков в доме она не могла понять и чувствовала себя поглупевшей, несчастной и лишней. Вот хотя бы сейчас. Муж говорил, что Аксюте не место в их доме, а Наталья такой разговор ведет, будто сватов собираются посылать, и старик не обрывает, ласковый…
Домой Прасковья вернулась поздно. Гости уже спали на полатях. Аксюта сидела с отцом у стола, но как вошла мать, отправилась к себе, потянув за собой Машу.
— Долго где-то загостились, — заметил Федор.
— У Мурашевых чаевничали. Вот попомни мое слово — пошлют сватов, — торжествующе промолвила Прасковья. — Тебя поминал Петр Андреевич.
— А про заезжих не спрашивал?
— К слову пришлось — спросил. А что?
Федор, не отвечая, посмотрел долгим взглядом на жену и пошел к постели.
На третий день Карпов подрядился отвезти гостей до аула родственников Кокобаева — верст за двести, а дальше, до рудника, доставят братья, пообещал Исхак.
Рядились за провоз в присутствии Прасковьи. После долгих споров Федор согласился везти за тридцатку.
— Зимой копейку заработать негде, — говорил он жене. — Знаешь, как нам пригодятся деньги. Вдруг и вправду Аксюту просватаем, вот те и свадьба.
Прасковья была согласна с мужем. «Слава Христу, — радовалась она, — за ум мужик взялся!» Прасковья считала, что Федор думает о сватовстве Мурашевых. Последний день перед отъездом ходила веселая, довольная и с гостями была приветлива, только за стол с ними не садилась по-прежнему.
— Хоть и басурмане, а, видно, бог на счастье их к нам послал, — сказала она Аксюте.
Та глянула на мать и затаенно улыбнулась.
Ночью напекли пирогов, приготовили Федору снеди на дорогу, даже для гостей Прасковья положила запас.
Отправив мужа в дальний путь, Прасковья не утерпела и в тот же день, вечерком, забежала к Мурашевым.
— А зря ты, Петр Андреевич, считаешь, что Палыч на тебя гневается, — говорила она, сидя за столом.
Поведала и о том, как хвалила Мурашевых и муж поддакивал ей. Чуть в пылу радости не сказала, что и против сватовства Федор не возражает, да вовремя опомнилась.
— Рад, рад, Петровнушка, слышать ласковые слова, — ворковал в ответ Мурашев с непроницаемо приветливым лицом, так что даже Аким, пожалуй, не уступавший в хитрости отцу, не мог угадать его действительное настроение. — Чем Федор Палыч занят? Повидать хотелось. Давно по душам не беседовали. Умственный он человек…
— Палыч уехал недельки на две, — перебила Прасковья. Мурашев сразу насторожился. — Приезжих повез в аул кыргызца… забыла, как его называют. Они далеко едут. Тридцать рублев заплатят ему. Таки деньги зимой с неба не свалятся, — оживленно продолжала она.
Петр Андреевич взглянул на старшего сына — в глазах мелькнула досада, но сейчас же исчезла, и он добродушно усмехнулся.
— Знамо дело, Прасковья Петровна, — мягко заговорил он, повернувшись к гостье, — Федор Палыч мужик хозяйственный. Кабы ему было невыгодно, не поехал бы морозиться. Уж как вернется, не поленись, сразу скажи, бога для. Сам приду, давно не разговаривали, чужие сплетки развели. Его и не упреждай, сурприз ему будет. — И Мурашев раскатился добродушным смешком.