— Чегой-то? — спросила Прасковья.
— До покоса дома делать нечего, поедем с Родионом. Может, подработаем какую копейку да поговорим, нельзя ли лобогрейку в рассрочку купить, не нынче, так к будущему году. По пути можно возок зерна отвезти продать, вдруг деньги потребуются, — словоохотливо объяснил он.
Через два дня Федор выехал с полным возом со двора, и никто не видел, как за селом переложили мешки на телегу Родиона. Карпов, объехав село, подался в Ереминские сопки, а Родион направился в город. Встретиться они должны были здесь же через неделю.
— …Вот, Подор, смотри! Хорошо взошла пшеница? Здесь мы посеяли ту, что вы мне дали, — пояснил Мамед, ведя Карпова по засеянным полоскам.
Всходы были хорошие. Плохо, что мелко вспахана целина сохой, но зато земля впервые приняла в свое лоно крупное, чистое зерно.
За Федором и Мамедом шли остальные владельцы посева. Сеяли они все вместе, но Мамеда считали за старшего. Он два года работал у русского купца, научился пахать, боронить, сеять, ему дал все Федор. Когда пшеница вырастет, тогда разделят всем поровну — так сказал Мамед. У всех на зиму будет свой хлеб. Тяжело было им жить прошлую зиму, ой, тяжело! За каждую чашку пшеницы надо было много работать. Бай хоть и родич, а дорого берет…
Вечером собрались возле юрты Мамеда. Кочевать не пошли, а летом жить в полутемных землянках никто не хотел, все поставили юрты. Отец Мамеда, старый Джаксыбай, хотел в честь гостя зарезать барана, но Федор уговорил его не делать этого.
Кобыл на пять семейств осталось две, но хозяйки все же приготовили кумыс. Прямо в бурдюке принесли его к юрте, где сидели старшие и гость.
Джаксыбай выпил после гостя пиалу пенящегося кумыса и важно разгладил седую реденькую бородку.
— Почему так плохо живется беднякам? — спросил и поглядел на Федора, хитро прищурив глаза.
Федор улыбнулся.
— Ты больше моего жил на свете, отец, вот и скажи нам: у вашего бая Калкена всегда было столько скота, как сейчас?
— Нет, — ответил Джаксыбай. — Я помню, когда у него были сотни голов, а теперь тысячи…
— И у вас тоже прибавилось?
Вокруг засмеялись. Они давно байский скот пасли и вот только сейчас не пошли, с Мамедом остались, бидай посеяли. Мулла их за это ругал, назвал нечестивыми.
— У Калкенбая много стало скота потому, что он ваш себе забирал каждый год понемногу, пока весь не забрал. Русские богачи тоже богатеют, разоряя бедняков, — заговорил Федор.
Все подвинулись к нему ближе. Долго длилась беседа.
Гость с тонким юмором пересказывал русские сказки про жадных богачей, о том, как они попадали впросак из-за своей жадности. Говорил по-казахски Федор хорошо и ловко изменял положения, приближая их к бытовым условиям своих слушателей. Смех не смолкал.
— Наш Калкенбай так же делает! — кричал кто-нибудь, и хохот усиливался.
— Если мы станем умнее, то баи перестанут ездить на нас верхом, — серьезно сказал Мамед. — Расскажи, Подор, как ваши бедняки заставили вернуть вспаханную землю…
Федор очень живо передал сцену схода.
— Мы верх над своими богачами взяли потому, что все стояли заодно. Бедняков ведь больше, чем богатых, они, если объединятся, сильнее их, — закончил Федор свой рассказ под одобрительные восклицания всех собеседников.
Потом Джаксыбай взял домбру и запел неожиданно сильным голосом. В песне переплетались рассказы гостя со старинными легендами о справедливых батырах, защищавших народ от несправедливости жадных баев. Акын звал свой народ вместе с русскими батырами, братьями казахов, идти бороться за правду, за хорошую жизнь.
Слушая импровизацию, Федор думал о том, что песня далеко разнесется по степи, новое будет проникать в юрты кочевников. Плохо, что у него, Федора, мало опыта и в Акмолинске нет таких, кто мог бы помочь. Степаныч недавно прислал письмо. Пишет, что скоро будет свадьба — значит победа близка…
«Что сейчас Ваня и Исхак на рудниках делают? — вспомнил он. — Писать Топорков не велел. Надо будет попросить Мамеда съездить в кочевья братьев Исхака. Там близко. А осенью он приедет и расскажет все», — решил Федор.
В следующие три дня Карпов с Мамедом побыли в трех ближайших кочевьях, будто искали лошадь для Федора. Вечерами, сидя возле юрт гостеприимных хозяев, Мамед пел песню своего отца. Потом дружески беседовали. Многие жаловались на волостного управителя, важного и богатого Калкенбая. Весь кибиточный сбор он разложил на бедняков, освободив себя и всех своих родичей. Да еще требует с каждой кибитки по барану — для покрытия расходов по управлению.