Каждое утро мне и опекуну присылали результаты исследований. Не знаю, как он, а я в них понимала мало. Наверное, именно по этой причине Шас посоветовал пока сосредоточиться на знакомстве с Тартаром, поскольку приводить полученные сведения в систему лучше уже после окончания обследования. Но одно понять удалось: я всё-таки умудрилась пустить деньги на ветер, когда покупала определение жизненных кодов в Белокермане, поскольку забыла, что не просто химера, а организм, ещё не сформировавшийся — а значит, такой, качества которого могут сильно измениться. Радует только то, что изменения идут не в сторону сужения или смещения, а наоборот — пределы расширяются. Причём значительно. Например, уже сейчас территория Белокермана для меня не смертельна, а всего лишь в пограничной зоне — как у белорунов. А ведь изменения ещё не завершились. Поспешила я уезжать.
— Глупости, — не согласился Шас. — При том образе жизни, что ты вела, ты бы не сформировалась, а погибла — слишком неблагоприятные условия. Вот если бы потратила часть денег на оптимальное по параметрам помещение…
Вздохнув, я с тоской посмотрела на опекуна. Наверняка на такую квартиру пошло бы куда меньше, чем на этот институт. Хотя жалеть уже поздно — вот и нечего думать о том, что не изменить.
Кроме процедур и уже привычной, регулярной искусственной комы (из-за чего появилось впечатление, что вторая, лидирующая, личность химеры заинтересовала институт сильнее, чем моя), меня почти ежедневно заставляли отвечать на несколько тестов, описывать услышанное, увиденное или воспринятое с помощью остальных органов чувств, сравнивать, выбирать одинаковые и отличающиеся объекты и многое другое. К сожалению, отнюдь не все эксперименты были приятными, хотя для исследователей наверняка представляли интерес.
Например, с какой-то целью в институте мне изувечили почти всю спину. Разметив кожу на участки, в одном месте её срезали, в другом — прижгли огнём, в третьем — холодом, отдельные участки смазывали разъедающими плоть до мяса кислотами или щелочами, облучали и многое другое. Потом накрывали плоскими полупрозрачными колпачками — в результате в зеркале это выглядело очень мерзко — как какие-то вздувшиеся гнойники. Впрочем, вид меня беспокоил гораздо меньше, чем испытываемые ощущения. К счастью, общего воспаления эти опыты не вызывали, но всё равно не удавалось отделаться от ощущения, что кожа превратилась в одну большую рану. Любое движение причиняло дискомфорт, а опираться или спать на спине я отвыкла напрочь. Впрочем, через некоторое время боль хотя и не отступила, но стала более привычной. По крайней мере, жить она мешала гораздо меньше, чем воспалённый мозг или печень. Хотя я всё равно опасалась, как бы при таком обширном поражении инфекция (какой-то гадостью тоже заражали) не пошла внутрь.
— Не волнуйся, такого не допустят, — успокоил Шас. — Всё прописано в договоре. А заживает на химерах хорошо, так что шрамы сами сойдут.
Невольно рассмеялась от мысли, что опекуна шрамы беспокоят чуть ли не больше, чем меня: я уже давно поняла, что не так важно, как ты выглядишь — главное, как чувствуешь и насколько дееспособен.
Ещё один из опытов, гораздо более интересный, проводился в частично наземном, частично подземном саду, расположенном на другой стороне института. Я ходила по саду, останавливаясь в определённых местах и сравнивая открывающуюся картину с различными вариантами её изображения на специально выданном приборе, а потом тоже самое проделывая со звучанием окружающего мира и его ароматом. В этом саду было много странного. В некоторых местах росли необычные светящиеся растения, в других кусты казались подёрнутыми туманом или даже его испаряющими, кое-где воздух дрожал, словно марево в жаркий летний день, а порой над газоном парило неправильной формы тёмное пятно. Через некоторое время я по-настоящему заинтересовалась этим исследованием. В необычности сада оказалась какая-то система. И во мне — тоже. Судя по всему, необычное восприятие развивалось. С одной стороны, это воодушевляло, а с другой — выматывало, вызывало сильную головную боль, головокружение и тошноту. Самое неприятное заключалось в том, что после опыта ощущения не возвращались в норму, а оставались такими же. К счастью, почти сразу ко мне приставили лаборанта: он учил, как избавиться от недомогания (а заодно и от необычного восприятия) и наоборот — как войти в непривычное состояние без посещения специального кабинета.
Данный тест повторяли каждые несколько дней. Сотрудник, работающий со мной в этом исследовании, откровенно выражал радость от результатов, но и несколько раз сетовал, что из-за особенностей контракта меня нельзя подвергать ещё каким-то, по его словам, «очень полезным» опытам.
Однажды вечером пришедший ночевать Шас прямо-таки лучился довольством.
— Очень за тебя рад, — сказал он. — Ты обладаешь редкой, высоко ценящейся способностью. И пока нет противопоказаний к её развитию. Если и дальше их не обнаружат, то рекомендую получать профессию извращенца-самоубийцы.
Уже не знаю в который раз проглотив накатившее раздражение, я молча отправилась наводить справки про «извращенцев-самоубийц». Оказалось, что в Тартаре это официальный термин, обозначающий определённый род занятий. «Самоубийцами» называлось большое направление профессий, сопряжённых с высоким риском, причём преимущественно природного происхождения или хотя бы не связанных с цивилизациями стабильной зоны Чёрной Дыры. Экстремальные исследователи опасных, неизвестных земель и люди, проводящие в них те или иные работы: некоторые, особые виды разведчиков, проводников, спасателей, военных и так далее, и тому подобное. Кроме места работы (в основном — за пределами стабильной зоны), данную группу профессий объединяло ещё одно: высокая смертность.
«Извращенец» сильно сужал количество профессий, хотя кое-какой выбор всё равно оставался. Общим для всех извращенцев-самоубийц являлось то, что они имели дело с короткими путями и тем, что в принципе могло ими стать. Разобраться в дебрях характеристики оказалось сложно, но, судя по описаниям, людям данных профессий нередко приходилось работать с минимумом или вовсе без оборудования (причину этого я так и не поняла). Соответственно, возрастала вероятность травм и гибели. Кроме того, для полноценной профессиональной деятельности было необходимо неким образом различать, а то и пользоваться теми короткими путями, которые для остальных оставались невидимыми и неощутимыми.
При просмотре списков вакансий и объявлений о поиске работы становилось очевидно, что извращенцы-самоубийцы в дефиците и что плату им предлагают высокую. Нередко встречались числа за тысячу, а иногда превышали пять тысяч в месяц (плата за отдельные задания с неизвестным сроком выполнения вообще могла составлять шестизначную сумму) — заработок уборщика в Белокермане даже рядом не стоял. Ради интереса я сравнила зарплату людей разных профессий и выяснила, что в Тартаре начинающий уборщик (обязательное требование — наличие образования по профессии) зарабатывает примерно столько же или в полтора раза больше, чем я в Белокермане (то есть от двадцати до тридцати рублей). А в целом средняя плата за месяц (условный) работы колебалась от тридцати до двухсот-трёхсот рублей.
Однако несмотря на очень высокий заработок, профессия извращенца-самоубийцы показалась мне непривлекательной. Во-первых, судя по описанию, эта работа лежит вне сферы моих интересов. Во-вторых, из-за риска. Не люблю рисковать больше необходимого: меня никогда не тянуло заниматься даже экстремальными развлечениями. К тому же, и без дополнительных усилий сама жизнь в Тартаре вполне подходит под раздел экстремальных. Ну и, в-третьих, даже если бы всё получилось, возникает вопрос: зачем мне столько денег? По идее, даже двадцати рублей в Белокермане вполне хватало. А такие суммы… куда их девать? Сорить деньгами? Покупать модные шмотки, двухсотметровые квартиры, яхты или ходить по дорогим ресторанам? Глупо и бессмысленно. Лучше уж получить не такую высокооплачиваемую, зато более безопасную и интересную работу. Ту, что по душе.
Примерно в этом духе я и высказалась опекуну. Тот понимающе кивнул, ненадолго задумался, а потом сказал:
— Ты кое-что не учла. Тебе хватало заработка на жизнь в Белокермане — но в нём существуют серьёзные льготы на жизненно необходимые средства. Если бы тебе пришлось покупать недостающие препараты за свой счёт, то денег оказалось бы недостаточно. Впрочем, тут такой проблемы не возникнет — данная местность подходит тебе по жизненным кодам, так что в принципе… Но всё равно лучше пойти на извращенца-самоубийцу. А уже потом, поработав и приобретя опыт по специальности, можешь получить второе образование — то, которое тебе по вкусу, и перейти на другую работу. Окончательное решение всё равно будешь принимать сама: к тому времени, когда придёт время поступить, уже будешь на свободе и я тебе приказать не смогу. Но очень советую не отмахиваться от этой рекомендации.