— Малыш, ты поедешь в Иртон и поживешь там зиму. А весной я за тобой приеду. Хорошо?
О том, что пока только конец лета он благоразумно умолчал. Но дочка все равно разревелась. И ее пришлось долго и упорно успокаивать.
И заодно сочинять в уме длинное письмо к Лилиан.
Да, истеричка. Дура. Но не гадина же! И не обидит малышку!
Главное ее предупредить и напугать. Хорошенько напугать…
И успокоить ребенка…
* * *
Когда часов в двенадцать следующего дня пришла Марта, Аля стояла посреди комнаты и старательно приседала. Получалось плохо. Сделано не было и десятка приседаний, а пот лил ручьями. И колени подозрительно ныли.
— Что это ты делаешь, Лилюшка? — ахнула няня.
Аля одарила ее веселой улыбкой.
— Нянюшка, милая, распорядись насчет ванны. И поищи мне какое-нибудь платье. Пора вставать с кровати! Пора!
— Лилюшка, а докторус…
— Пусть держится от меня подальше. Целее будет. Нянюшка, я же здесь с ума сойду. И вообще, я и так слишком долго занималась только собой. Так что там насчет ванны?
Марта покачала головой, но спорить не стала. И молча вышла.
К ее возвращению Аля успела сделать:
— двадцать приседаний;
— двадцать наклонов;
— сорок прыжков на месте;
— тридцать упражнений на пресс. Это таких, где ты лежишь на спине — и пытаешься приподняться к согнутым коленям.
Получалось не просто плохо.
Омерзительно.
Раньше для Али это было мелочью. Тьфу — и забыть. Раньше, в своем мире, она бы и не почесалась. Зато сейчас…
Ощущение было такое, словно она весь день вагоны с цементом разгружала.
Ну да ладно. Три дня эти упражнения именно в таком количестве будут выполняться три раза в день. А лучше — пять. А через три дня количество подходов увеличится. И будут не двадцать приседаний, а уже тридцать. И так далее, и в том же духе. А что будет тяжело…
А кому сейчас легко!?
Одним словом, ванну принимала весьма решительно настроенная особа. И она же отодвинув портьеру (розовую, естественно, в золотых розах, блин!) прошла за няней в гардероб, который раньше как-то не осваивала. Зачем? В ночнушке оно удобнее, да и за привидение себя выдать можно, если что. Где и выдала одно-единственное слово.
— Крестец!
Этим емким словечком студенты-медики заменяли матерщину. А что крестец ничем не хуже, чем п…ц. Разве что на одну букву больше. А так… Если кто не знает, где у человека крестец, может в анатомическом атласе посмотреть.
Поймет, почему студенты его полюбили.
А у Али просто не нашлось других слов. Комната, размером не меньше спальни, была сплошь завешана платьями. Роскошными. Отлично сшитыми. Шикарными.
Шелк. Парча. Кружево. Атлас. Бархат.
И все, абсолютно все — розовое с золотом.
И как тут не материться?
Аля повертелась и ткнула пальцем в самое простое на вид платье. С минимумом оборок. И поклялась про себя найти хоть кого-то, кто спорет с платьев все это сусальное золото с бантами. Можно и самой, но это сколько ж трудиться?! Озвереешь!
Шить, вязать, вышивать крестиком и даже шить бисером Аля умела. И очень неплохо. Но кто сказал, что она это любила? И вообще, не затем она в другой мир попала, чтобы тут белошвейкой заделаться! Вот!
Самое простое платье отличалось скромным — почти без выреза кроем, тремя рядами золотых оборок по подолу и неожиданно простеньким материалом. Простой крашеный лен.
Все было бы хорошо, но под него нужны были еще и три нижние юбки (Лилюшка, да разве ж без них можно!? Пастер проклянет и блудницей заклеймит!), панталоны на завязках с разрезом на самом интересном месте, нижняя сорочка с кучей кружев, которые выглядывают в вырез, и нательная рубашка из чего-то вроде батиста.
А еще что-то вроде толстенных шерстяных чулок. Но от них Аля решительно отказалась. И влезла в розовые туфли из мягкой кожи. Хорошо хоть обувь приличная. Туфли типа чешек завязываются лентами на лодыжках. А к чешкам девушка привыкла. Когда в свое время пыталась бальными танцами заниматься… года два.
Одним словом, через два часа Аля была готова к выходу. И ощущала себя розовой капустой. Брюссельской. Гадость!
А кто бы ее спрашивал?
Комната отворила двери — и выпустила девушку в коридор. Темный и пыльный. А в конце коридора начиналась лестница.
Одним словом, Аля решила начать с того же, с чего начинала ее мать, при переезде на новое место.
А именно — с генеральной уборки. И в процессе этого пересчитать, запомнить и построить всех, кто тут живет. Если она — хозяйка дома (на время отсутствия мужа) она и будет тут хозяйничать!
А знания — знания приложатся.
Дверь кухни Аля распахнула с грохотом. И нежно улыбнулась сидящим за столом слугам. Четыре женщины и семь мужчин прекрасно проводили время. Попивали вино из больших стаканов, пересмеивались, болтали о всякой ерунде… Троих она уже видела, когда они корыто тащили. И горячую воду. А остальных — нет.
Но занимались они явно чем-то не тем. Аля отлично знала, сколько приходится прилагать хлопот, чтобы содержать в порядке двухкомнатную квартиру. А тут такая махина — и все сидят? А один нахал вообще лапает служанку за коленку? Интересно, тут слугам декретный оплачивают? Или как?
Аля вдохнула — и рявкнула командирским тоном, припомнив прапорщика Свириденко, который способен был построить любое количество курсантов:
— Что, бездельники, разгильдяи, ротозеи, не ждали!? А зря!
Она словно сканером, проходила глазами по лицам слуг. Вот самая толстая и старая. Наверное, кухарка. А этот типус, роскошнее всех одетый, то есть единственный не в розовом, а в чем-то синем, наверное, управляющий. Девчонки, по лицам видно, служанки. Та, ухваченная за коленку, аж вся покраснела. Еще немного — и чепчик вспыхнет. Вот эта троица, которые все в соломе и шикарно воняют навозом — точно конюхи. А эти — домашние слуги.
Жаль, она не знает, кого как зовут. Но разве это мешает разносу? Вот прапорщик Свириденко и начинал знакомство с салагами с разноса. Хоть ни одного парня в лицо не знал. Что ж не попользоваться полезным опытом?
— Распустились тут, пока я болела? Значит так. Я встала на ноги. И увиденное меня не порадовало. Всюду грязь. Пыль. Паутина. Скоро ткать и продавать будем. Конюхи! Встать!
Рявк получился настолько командирским, что трое парней вскочили на ноги раньше, чем осознали, что Аля вообще-то женщина. И в это печальное средневековое время место ее где-то за плинтусом.
— Вам, бездельники, сегодня повезло! У вас есть еще один день! И завтра конюшни должны сиять и сверкать. Навоз выгрести, паутину вымести, лошадей вычистить. Завтра приду — проверю. И упаси вас Бог не послушаться. Языком каждой лошади ж…у вылижете!!! Шагом марш убираться! Брысь!
Вообще-то язык чесался скомандовать «Равняйсь, смиррррна!!!», но Аля кое-как сдержалась. И обратила свой взгляд на кухарку.
— Так, дорогуша. Мне твоя кухня определенно не нравится. По тем же причинам. Кастрюли не мыты, столы не выскоблены, слуги сидят, вино на работе попивают, да еще и развратом тут занимаются. Ты голубь сизокрылый, ладошку-то блудливую убери, пока я ее тебе не оборвала вместе с головой.
Слуга (позднее Аля узнала, что это был Жан, а служанка — Мэри, дама на редкость облегченного поведения) покраснел и ладошку отдернул. Аля наградила его ядовитой ухмылкой.
— Девочка, — подчеркнуто ласково обратилась она к служанке. — На тебе и нашей дорогой кухарке — сегодня кухня. Я даю вам время до вечера — и вечером проверю, сколько вы сделали. Чтоб вся посуда блестела. Печи — вычистить. Этим займешься — ты, — она ткнула пальцем в другого слугу. — И на тебе камины по всему дому. Чтобы были чистые, как совесть нашего управляющего.
Судя по тому, как дернулся управляющий, совесть там была решительно нечиста. Но его Аля оставила на закуску. И еще раз пристально поглядела на кухарку.
— Я. Не. Позволю. Разводить. Бардак. В. Своем. Доме.
Вышло как раз то, что надо. Увесисто и конкретно.