Аннушка неожиданно замолчала. Губы у нее тряслись, и мы подумали, что она сейчас заплачет.
— Как ты очутилась в больнице? — спросил Раду.
— Очень просто. Меня подобрали в снегу граничеры. Женя кричала, и они услышали и разыскали нас…
— А Дима Гринев? — спросил я. — Что стало с Димой?
— Он погиб…
— Но ведь граничеры, — сказал я, чувствуя, как у меня подступает ком к горлу, — граничеры могли бы…
— Граничеры были в доле, — сказала Аннушка. — Такие дела всегда делались с ведома граничеров. Хромой был связан с граничерами и сигуранцей. После всего, что произошло, когда я вышла из больницы, меня арестовали и судили…
— А хромого?
— О нем и речи не было. Я пробовала рассказать на суде про убийц, но у меня не было никаких доказательств. Я ведь не знала, кто они такие. Борис тоже не знал. Он остался жив, и его тоже судили за попытку нелегального перехода границы. Он пробовал на суде протестовать, но это не помогло — Леня, Дима, Петруц были мертвы, а граничеры говорили, что они сбежали за Днестр. После суда я все поняла. Лева был в движении, и он все мне разъяснил. Я поняла, почему не нужно бежать. Как бы плохи ни были дела — бежать не нужно. Лева объяснил, что нужно делать. Всегда есть что делать — как бы ни складывались обстоятельства. Нужно сопротивляться. Пока ты сопротивляешься — ты человек, а если повернешься спиной и побежишь — ты мертв, даже если тебе и удастся куда-нибудь добежать. Все это я поняла позднее. В движении многому учишься, но главному я все-таки научилась в ту ночь, на берегу Днестра. Я желаю вам, чтобы вам никогда не пришлось учиться таким способом. И пусть мне тоже никогда больше не придется видеть то, что я видела тогда. — Она сделала паузу. — И не забывайте, о чем мы договорились, — скоро придет Брушка, не говорите ей про это. У нее есть свои заботы, лучше ей не знать…
— Надо знать, — сказал Раду. — Чем больше мы будем знать, тем лучше для движения…
— Не всегда, Радуц, — сказала Аннушка. — Ты все-таки еще очень молод. Когда-нибудь ты поймешь, что иногда лучше не знать. Если ты мне не веришь, спроси Дима Кожушняну.
— При чем здесь Дим? — спросил Раду.
— Дим и Боря, о котором я вам рассказывала, — одно и то же лицо. Разве вы не догадались? — Мы молчали, ошеломленные, а она спокойно продолжала: — Дим — это кличка, разве вы не знали, что имя Кожушняну — Борис и что он из Бендер?
— Вот как! — сказал Раду. — Теперь я, кажется, начинаю понимать…
— Ты начинаешь понимать Дима. Он ведь храбрый малый, а тогда… — она сделала паузу. — Он вам никогда не рассказывал? Если многое знаешь, становится труднее. Дим прошел через это и не хочет вспоминать…
— Нет, — упорно сказал Раду. — Напрасно Дим старается об этом забыть. Нам надо знать все. Спасибо тебе за рассказ, Аннушка. Я никогда его не забуду. Когда я думаю об этих ребятах, о Петруце, Гриневе и Лене Когане…
Он неожиданно замолк и отвернулся. Мне показалось, что он плачет, но я не был уверен, потому что между нами сидела Аннушка и я не видел его лица. Но я вдруг увидел, как Аннушка потянулась к нему и поцеловала его. Тогда я окончательно понял, что Радуц плачет, и почувствовал, как и у меня самого снова подступает ком к горлу.
— Ну вот, — сказала Аннушка, беря меня за руку. — Ты, кажется, добиваешься, чтобы я и тебя поцеловала?
Я покраснел и уже готов был обидеться на Аннушку, но, взглянув на нее, увидел, что она сама силится удержать слезы. Тогда я сказал:
— Ну конечно же я хочу, чтобы ты и меня поцеловала. Чем я хуже Раду?
— Хорошо, — сказала Аннушка, — я поцелую и тебя.
И она обняла меня за шею и поцеловала, а Раду, который все еще боролся с нахлынувшим на него волнением, вдруг запротестовал:
— Эй, вы… довольно… Что-то уж очень долго вы целуетесь…
Как раз в эту секунду открылась дверь и вошла Брушка. Она увидела, что Аннушка меня целует, и от удивления чуть не уронила портфель.
— Вот мы и застигнуты на месте преступления, — сказала Аннушка. — Что нам теперь делать? Впрочем, я знаю: поцелуй и ты их, Брушка…
— Что?! — спросила Брушка.
— Поцелуй и ты их, — спокойно повторила Аннушка. — Тебе, конечно, досадно, что это сделала я. Так и быть — разрешаю и тебе поцеловать мальчиков. Они будут очень рады. Я теперь знаю этих революционеров — они очень чувствительны и обожают целоваться…
— Конечно, — сказал Раду. — Иди сюда, Брушка, я поцелую тебя первым.