– Что же ты мне простил? Я только выполняла свой Долг, как и ты. Ты вечно жалуешься на то, что стал кардиналом. А вот я бы предпочла быть кардиналом, а не женщиной!
– Мы оба должны выполнять желание Святейшего Папы, но я хочу быть солдатом, а не кардиналом! – отрезал Чезаре. – Так что ни один из нас не имеет того, чего хочет!
Чезаре понимал, что на кону самой важной битвы, в которой ему предстояло участвовать, стояла свобода воли.
А любовь могла лишить человека этой свободы. Чезаре любил отца. Однако он достаточно долго изучал методы Александра, знал, на что тот способен, понимал, что он сам никогда не пойдет на такое предательство. Чезаре полагал, что лишить человека его собственности, богатств, даже жизни – куда меньшее преступление, чем оставить его без свободы воли. Без нее человек становился марионеткой в чужих руках, животным, подчиняющимся щелканью кнута дрессировщика. И он поклялся себе не превращаться в такое животное.
И хотя Чезаре понимал, чего добивался отец, укладывая его в кровать с Лукрецией, он еще и любил ее. Даже убедил себя, что выбор оставался за ним. Но, похоже, попал в западню. Любовь Лукреции могла приручить самого дикого зверя, и, сама того не ведая, она стала кнутом в руках их отца.
Лукреция заплакала, Чезаре обнял ее, попытался успокоить.
– Все будет хорошо, Креция, – долго гладил белокурые локоны, прижимая сестру к себе. Наконец слезы высохли. – Не думай больше об этом гусаке Сфорца. Что бы там ни было, у тебя всегда буду я, а у меня – ты.
Глава 6
Лодовико Сфорца, по прозвищу Мавр, правил в городе-государстве Милан, официально считаясь регентом, а не герцогом. Он потребовал и получил власть у своего слабого и бесхребетного племянника.
Прозвище Мавр ему дали за смуглость кожи, но волосы и глаза у него были светлые, как у многих уроженцев Северной Италии. Высокого роста, интересный, здравомыслящий мужчина, он ставил древние мифы выше христианского учения. Чувствовал себя очень уверенно, когда и в государстве, и на его границах царили тишина и покой, но в кризисные моменты определенно терялся. Горожане уважали его, пусть в политической борьбе ему случалось и нарушать слово и проявлять дьявольскую хитрость, главным образом потому, что он обложил богатых специальным налогом и собранные деньги использовал на строительство домов и больниц для бедняков.
В Милане, где, наверное, впервые прижилась новая доктрина гуманизма, Мавр и его жена, Беатрис д'Эсте из Феррары, многое делали на благо своего города. Ремонтировались и украшались замки, красились стены обветшалых домов в яркие цвета, убирался мусор с улиц, изгоняя с них зловонный запах, и аристократы уже могли ходить по ним, не прижимая к носу пропитанных лимонным соком перчаток или половинки апельсина. Мавр высоким жалованьем переманивал в миланские университеты лучших учителей, потому что понимал важность хорошего образования.
Именно жена Мавра, прекрасная и честолюбивая Беатрис д'Эсте, много лет тому назад убедила его перехватить власть у племянника, Джана. Родив сына, Беатрис опасалась, что ее дети не смогут стать законными наследниками их герцогства.
Тринадцать лет регент Лодовико правил Миланом с полного согласия своего племянника, герцога, превратив город в культурную столицу Италии. Но потом Джан женился на молодой энергичной и решительной женщине, неаполитанке Аве, внучке внушавшего многим ужас короля Ферранте.
Как только Ава родила двух сыновей, которым, она клялась, из-за козней Мавра приходилось жить, как простым горожанам, она начала жаловаться своему мужу, герцогу. Но того вполне устраивало сложившееся положение вещей, и он не захотел что-либо менять. Аве не оставалось ничего другого, как обратиться за помощью к деду, королю Ферранте. Она писала письмо за письмом, ежедневно отправляла их курьерами в Неаполь. Наконец Ферранте пришел в ярость. Он, в конце концов, король, а потому никто не может позволить себе унижать его дорогую внучку. Вот он и решил навести порядок в Милане и вернуть Аве полагающееся ей по праву место на троне.
Узнав от своих шпионов о планах короля и испугавшись возможных последствий, Мавр лихорадочно искал выход. Армия Неаполя, сильная и обученная, действительно внушала страх. Милан в одиночку не мог себя защитить.
И тут, словно небеса откликнулись на его мольбу, пришло письмо от Карла, короля Франции, который готовился к вторжению в Италию, чтобы потребовать корону Неаполя. Приняв скоропалительное решение, Мавр нарушил традицию и согласился пропустить через свою территорию французскую армию, если король Карл двинет ее на Неаполь.
В Ватикане Папа Александр переосмысливал свою политическую позицию в свете новостей о грядущем французском вторжении и недальновидности Мавра. Рано утром он вызвал Чезаре, чтобы обсудить новую стратегию, когда Дуарте Брандао пришел в папские покои, чтобы сообщить о новой угрозе.
– Как мне стало известно, король Ферранте отправил послание своему кузену, испанскому королю Фердинанду, в котором выразил озабоченность нашим союзом с Мавром и позицией Ватикана в отношении Милана, с учетом готовящейся агрессии Франции.
Чезаре кивнул.
– Несомненно, он узнал о том, что моя сестра выдана замуж за Джованни Сфорца. И ему определенно не нравится наш союз с Миланом.
– Может, и не нравится, – согласился Александр. – А как отреагировал наш добрый король Фердинанд?
– На данный момент он отказался вмешиваться в наши дела, – ответил Дуарте.
Папа Александр рассмеялся.
– Он – честный человек. Помнит, что именно я разрешил ему жениться на его двоюродной сестре Изабелле Кастильской. И только благодаря этому разрешению Арагон и Кастилия смогли объединиться.
– Мне представляется целесообразным рассмотреть возможность отправить в Неаполь посла с предложением упрочить добрососедские отношения, – заметил Дуарте. – И заверить короля Ферранте в нашей верности Испании.
Александр кивнул.
– Мы можем также предложить Ферранте брачный союз. Почему Милан должен иметь то, чего нет у Неаполя?
– Отец, я очень сожалению, но здесь я ничем не могу тебе помочь, – подал голос Чезаре. – Все-таки я – кардинал святой римской католической церкви.
Поздним вечером Александр, оставшись один, смотрел на темное ночное небо, размышляя о путях, которые избирают люди. И пришел к холодящему кровь выводу: страх заставляет людей вступать в противоречие с собственными интересами. Превращает здравомыслящего правителя в круглого идиота, ибо как по-другому объяснить решение Мавра вступить в союз с Францией без малейшей выгоды для себя. Не мог же он не понимать, что все его подданные, женщины, дети, мужчины, окажутся в смертельной опасности, как только французская армия войдет в Милан. Папа вздохнул. В такие моменты приятно осознавать собственную непогрешимость.
Даже в самые предательские времена некоторые люди выделялись творимым ими злом. Жестокость пульсировала в их сердцах и венах, оттачивала ум и обостряла чувства. Пытая своих ближних, они испытывали наслаждение, которое нормальный человек получает в любви. Они прикрывались образом мстительного и грозного Бога, созданного их воображением, маскировали свою жестокость под религиозное рвение. К таким людям относился и неаполитанский король Ферранте. К несчастью для своих врагов, он обнаружил, что душевные муки страшнее физических.
Невысокого роста, массивный, со смуглым лицом, на котором выделялись черные, кустистые брови, такие широкие, что едва не скрывали глаза, Ферранте весь зарос черными волосами, которые так и перли из-под королевского наряда на шее и на руках, напоминая шерсть животного. Еще в молодости ему пришлось удалить два передних зуба. Будучи тщеславным, он приказал придворному золотых дел мастеру выковать новые зубы из золота. Улыбался он редко, но при улыбке лицо его становилось особенно страшным. По всей Италии ходили слухи, что Ферранте не носит оружия и не нуждается в телохранителях, потому что золотыми зубами может рвать в кровь тела своих противников.