– Три дня, – улыбнулся Левский. – Но ты не бойся, мы сегодня еще и обожжем. Нас вон ждут три кружки.
– А…ладно, – Ромей, повинуясь Мастеру, растопил печь. Поставил. как тот и сказал, другие горшки и акарины с полки.
– Пойдем чаю попьем, обжиг – это надолго, – улыбнулся Мастер.
– Тоже на три дня?
– Нет, к вечеру будет готово.
Сидя за столом, Ромей мешал сахар в стакане снова и снова. Уже даже и без чая.
– Ну что тебя опять беспокоит, Ром?
– Мастер Левский, а когда же вы колдуете? Мы полдня то глину таскаем, то воду. А когда вы творите чудеса?
– По ночам, как злые дядьки, – Левский усмехнулся. – Ну-ну, мальчик, извини. Я понимаю, тебе скучно. Но чтобы сотворить чудо, пусть даже маленькое, надо сначала перетрясти землю,воду и огонь. Надо сначала столько рутины … да и сам видишь. Но зато мы сейчас спустимся, и ты увидишь чудо.
Они достали из печи готовые чашки и горшки.
– И правда, чудо? Я сам себе чашку сделал!
– Ага, – Левский расслышал, как скрипнула дверь – то возвращалась с прогулки Эмма, – иди, покажи наши чудеса.
– Хорошо! – Ромей воодушевился, схватил горшок и убежал вверх по ступеням.
– А когда колдовать… – тихо сказал сам себе Левский, – а никогда больше.
Он усмехнулся серебряному ножу на столе. Нет. Он не возьмет его больше в руки. Время дороже магии.
И настоящее чудо будет, если он проживет еще один год. А потом еще год…
Гончар знает
– Папа, папа, а кто нас слепил из глины?
Я грустно смотрю на сына – вспоминаю. Помнится, как-то я пришел к своему отцу и задал тот же вопрос. Его задает себе каждый Гончар, как только начинает задумываться об этом мире. И кто, как не мы, со временем понимаем истинный смысл этого вопроса.
Я качаю головой.
– Васик, ты неправильно спрашиваешь.
– А?
– Вырастешь – поймешь, – улыбаюсь я. – это только синие орхористы верили, что их кто-то из глины слепил.
Мы не верим. Мы знаем. Когда я начал творить свои вещи, то понял, в чем смысл того вопроса. Правильным ответом на него являлось «не из глины»
Кто – нас мало волновало. Ни один Гончар не сомневался в том, что этот Кто-то существует.
Когда ты работаешь с подпространством, мешаешь четыре стихии – глину, воду, воздух и огонь, и даешь смысл вещи своей кровью....
Когда ты тонешь в подпространстве и под твоей мыслью создается материя....
Когда ты теряешь самого себя в экстазе созидания…
… тогда ты понимаешь: да, нас создали. Такими, какие мы есть. Удивительными, странными, способными творить. Не из глины – а просто так. Нас вытащила из непроявленного в Явь не чья-то кровь, пролитая на глину, но сила мысли.
Потому что когда творишь, то знаешь цену творению. И нет такой глины, чтоб создать из нее творца. И нет такой силы в чей-то крови, чтоб дать душу, способную мечтать. И нет такого дара, чтоб подарить творению свободу воли.
«Он сотворил нас не из глины» – сказал мне сын, много лет спустя. «Но где же он сейчас? Этот кто-то? Эта сила непроявленного?»
А вот на этот вопрос ответить я не мог, хоть и был это правильный вопрос.
Где он, тот кто создал нас? Никто не знал.
Хотя… у меня, как у Гончара, была идея: тот, кто творил просто …ушел. Ну, как те несчастные, которые слишком увлекаются и тонут в подпространстве, растворяются в макромире, не могут удержаться в реальности и, в конечном итоге, частью души остаются в своих творениях.
Собственно, из-за этого и случилась война. Ни один нормальный Гончар не способен верить в синие бредни о едином боге, который создал всех прекрасных существ в мире силой воли, а несчастного голого одинокого мужика из глины. Из глины, ага.
Мы из нее кошечек лепим.
Гончар знает, что душа – слишком настоящее чудо, чтоб пытаться создать ее из глины.
Ах… кажется, я растворяюсь. Теперь я сам узнаю, кто нас создал. Жаль, только тебе, Васик, не смогу рассказать.
Ведьмы
Выжженная пустыня
– Ведьма пришла в город, – шептались за моей спиной и сплевывали в пол.
– Ведьма пришла! – говорили друг другу мамочки и складывали руки в молитвенном жесте.
– Ведьму надо выгнать! – кричали в залах главы орхористов.
Я шла по улице, а в руке у меня был серебряный нож. Наверное, стоило его переделать, Лей говорил мне об этом не раз. Да и не только он. Каждый Гончар говорил мне это. Ну еще бы – они-то делали по моим идеям красивые, изящные ножи, а мой…
Мой помнил кровь. Песок, бесплодную землю. Боль. Смерть.
Неказистый старый кинжал, в трещинах и гари – вот мой инструмент. Я создала его таким, с пятнами ржавчины на металле.
Некрасиво. Негоже пользоваться таким. Не мне – той, кто придумала и создала Гончаров. У меня должно быть все самое лучшее, особенно сегодня – во время официального визита в Диррему – один из самых старых городов орхористов. Только не объяснить мне ученикам, что красивое – не всегда лучшее. Видно, потому и меня послали – мало кто знал, как я выгляжу на самом деле. А со стороны я диво как хороша. Благословенная и проклятая, но для меня самое главное – живая. Это подвиг для Гончара, который постоянно творит. Жизнь и кровь не бесконечна, сложно не расплескать ее в магию напрасно, но я стараюсь быть … бережливой. Соотносить необходимость и силы.