Рэм оказался настоящим командиром, правильным. Мишка смотрел на рыжего сержанта с плохо скрытым щенячьим восторгом и во всём старался ему подражать. По мере сил! Надеялся, что со временем они с Рэмом станут доверять друг другу достаточно, чтобы раскрыть свои тайны.
***
Прущих напролом фашистов крепко прижали с флангов, и они, опасаясь влететь в "котёл", перешли в оборону. Основные бои шли где-то южнее и севернее. Там непрерывно грохотало, дымило, полыхали зарницы. Однако и на этом участке фронта не следовало давать немчуре спокойно жить.
Игорь Саныч поднимал взвод в атаку, когда Мишку внезапно накрыло предчувствие почти неминуемой гибели. Стоит шагнуть вместе со всеми из окопа - даже мокрого места не останется, только дымящаяся воронка! Смерть уже разогналась в стволе тяжёлого орудия, уже летела сюда, с визгом разрывая воздух. Панический ужас скрутил в узел потроха, парализовал мышцы, затуманил рассудок. Мишка видел, будто сквозь пелену: товарищи подбираются перед прыжком на бруствер. Перед отчаянным рывком к окопам вдали, которые уже много раз переходили из рук в руки, и хорошо бы, наконец, вышибить фрицев оттуда насовсем... Но прислонил автомат к земляной стенке, присел на корточки, сжался в комок, изо всех сил стараясь стать невидимым, окружить себя непроницаемым коконом. Так, чуял, уцелеет. Сей миг, а потом не важно...
Его, правда, перестали замечать. Жора Марчук, весёлый одессит, вчера делившийся махрой, едва не наступил на скрюченного солдатика. Мимо лица мелькнули вверх сапоги. "Жорку накроет. И Рыбакова. И Ваньку Колыванова. А Рэма с Сашкой и тех, кто дальше, этот снаряд не заденет". Даже не мысль, просто знание. Сильнее, чем от страха, Мишку перекорёжило от неправильности происходящего. Видел наперёд, что товарищи сейчас погибнут, а что мог сделать? Весь выбор: отсидеться на дне окопа или встать и умереть вместе с ними. Злая обида на судьбу, которая подкинула такую подлянку - и миг озарения. Шанс! Кажется, Мишка успевал. Жорку мог спасти, почти не рискуя собой, а других...
Труднее всего начать распрямляться из дрожащего комочка. Поднял голову, потянул руки, как в дурном сне. Дальше - легче. Ухватил за сапог почти выскочившего наверх Жорку, дёрнул на себя. Одессит потерял равновесие, рухнул обратно в окоп, матерясь уже за спиной Мишки.
Стремительный рывок наверх, три шага наискось, плашмя под ноги Рыбакову, чтобы тот споткнулся и кубарем полетел через Мишку. Пропустить его над собой, привстать и со всей дури залепить Ваньке вдогон, промеж лопаток, увесистым комом земли. Не обратит внимания или застынет столбом - пропал, упадёт - живой... Прежде чем самому ткнуться носом в землю, Мишка успел заметить: сибиряк низко присел, закинул руку за спину, испуганно шаря по тому месту, куда прилетело. Кажется, бегущий впереди всех Рэм обернулся через плечо, померещились две алые искры. Последняя мысль: "Автомат я так и бросил в окопе. Злостное нарушение устава!"
Снаряд долетел и ухнул в землю. Поднял её на дыбы, перемешал с воздухом, огнём, осколками металла, и Мишка на какое-то время провалился в небытие.
Кто-то дёрнул его за сапог, Мишка дрыгнул ногой в ответ. Удивился, как трудно шевелиться, и тяжело дышать. Попробовал подтянуть под себя руки, приподняться. Понял, что завален с головой, но его быстро откапывают. Взяли за шиворот и вытащили, будто репку, из рыхлой земли. Сел, кое-как проморгался. Прямо перед ним, на корточках, Рэм. Что-то говорит, разевает рот, но слышно лишь тонкий, на одной ноте звон. Рядом мнётся Жорка с двумя автоматами. Чуть поодаль санитары укладывают кого-то на носилки.
Осторожно покрутил головой, прижал ладони к ушам, ощутил жидкое и горячее. Из носу тоже бежала юшка. В остальном, кажется, цел. Рэм что-то сказал Жорке. Тот помог Мишке встать и куда-то повёл, заботливо поддерживая. Обоих мотало из стороны в сторону, как пьяных.
В медсанбате Мишке показалось гораздо хуже, чем на передовой, в бою. Зачем только Рэм его сюда отправил? Он же не ранен и вполне здоров. Подумаешь, болит и кружится голова, всё тело ломит, в ушах вместо звуков непрерывный звон, в глазах - серая пелена. Мир выцвел, разом утратив половину красок. Или не мир, а в самом Мишке что-то выгорело дотла, истратилось на тот сумасшедший рывок из окопа? Но он не переживал. Чуял, через некоторое время потерянное вернётся. Хотя и чутьё, сослужив верную службу - сохранив четыре жизни - почти уснуло.
Мишка сам бы завалился спать на сутки или двое, да не велели пока. Немного отдохнув и оклемавшись, начал помогать санитарам. Все поручения выполнял усердно, как любую работу, за которую брался. Но очень быстро решил: кем-кем, а медиком не станет никогда. Слишком давила чужая боль: даже в том отупелом, оглушённом состоянии, в котором он пребывал.