Я выводил людей из учебного штрека. Я торопился, но мог вести только по одному человеку в рейс. Один из двух противогазов был все время на моей спине; второй переходил из рук в руки и освобождался каждый раз, как мы приходили в гезенк; тогда, возвращаясь, я нес его за ремни, как чемодан.
Толпа в учебном штреке поредела. Десять человек уже сидели в гезенке и ждали очереди спускаться в воду. Двое — Петька с ними третий — были давно в воде.
Я вернулся из одиннадцатого рейса и подошел к шурфу, выискивая глазами, кто пойдет со мной в двенадцатый. В этот момент сверху гулко ударили выстрелы, раздался крик, и на кучу снятых лестниц посыпались отбитые пулями щепки.
— Беги, тикай, немцы! — закричал выскочивший из шурфа парень.
Следом за ним, поддерживая безжизненную руку — ее перебило пулей, — спустился и побежал бородатый старичок.
— Посторонись, прячься! — крикнул Александр Иванович и прижался спиной к стенке за крепежную раму.
Тут же блеснул голубой свет и грохнул взрыв. Потом еще и еще.
«Гранаты бросают, гады!» понял я и заговорил, ни к кому не обращаясь:
— Три! Четыре! Вот гады!.. Пять, шесть…
От возбуждения я переступал с ноги на ногу. «Началось!» подумал я и высунулся из-за столба. Не было ни благоразумия, ни страха. Хотелось громко говорить, размахивать руками, суетиться. Что бы такое сделать? А-а, уведу Аксенова!»
Я побежал к нему через штрек.
— Аппарат наденьте, пойдемте!
— Бегаешь зря! — рассердился он. — Противогазы береги, осколками побьет!
— Так пойдемте же!
— Сказано тебе, после всех! Ясно? Не стой, кого-нибудь веди. Да по стенке, по стенке… Осторожно! Времени не теряй!
Я заспешил и бегом увел, одного за другим, шестерых. В штреке остался только Александр Иванович. Торопясь вернуться к нему, я бежал так быстро, как только может бежать человек. Вспотевший, еле переводя дыхание, я остановился, наконец, перед ним. Он сидел в темноте, сжав обеими руками лом. Взрывы давно прекратились; наступила тревожная, тягучая тишина.
Нужно уходить, а он вдруг забеспокоился:
— Топор где? Гулявин, где топор?
— Ну его, — затряс я головой, — чорт с ним, пойдете! Да пойдемте же!
— Нет, я поищу, посвети.
«Упрямый какой! Ладно, без него скорее…»
Прикрыв лампу полой куртки, я торопливыми шагами подошел к шурфу. Вверчу гудели голоса. Взрывы почти не повредили крепления, дерево только посекло осколками. Топор лежал здесь — его отбросило взрывом к куче снятых лестниц. И тут же перед глазами мелькнула, какая-то веревка; она висела в шурфе, дергалась и раскачивалась. «Лезет кто-нибудь, что ли?»
Тело будто облили ледяной водой, ноги приросли к месту, топор поднялся в руках…
Р-раз! — ударил я во что-то темное, спускавшемся сверху. Перед самым моим лицом блеснул и потух свет карманного фонаря. Два! Три! — точно ослепнув, обезумев, бил я топором.
Потом я прислонился к стенке и несколько секунд ни о чем не думал. Веревка в шурфе висела неподвижно.
— Идем, — потянул меня за куртку Александр Иванович. Он держал перед собой немецкий автомат — не знаю, когда он успел его поднять.
— Топор не забудь! Идем! Тебе говорю, идем! — повторял Александр Иванович.
Даже с машиной так бывает: преодолела подъем — и буксир давай, нет бензина. Сразу меня одолела усталость. Сразу все стадо безразлично. Аксенов подталкивал сзади — и я шел. Аксенов приказывал включить кислород — я включал; ноги сами выбирали дорогу, ступали, где раньше было хожено.
Вот из гезенка высунулся старше с рукой, прибинтованной к дощечке. Заметив нас, он перестал стонать. Тут же горела бензиновая лампа. Показалась еще чья-то голова в кепке, сдвинутой на затылок.
— Людей сюда человек пять! — закричал Аксенов. — Крепильщики, плотники! Стоек десятка два, глины побольше…
Мне не было даже интересно, что он собирается делать. Я сел, прислонился крышкой противогаза к столбу, выбросил изо рта мундштук улыбнулся каким-то мутным мыслям и сквозь дремоту почувствовал, как из моих рук берут топор.
Опять Александр Иванович говорит:
— Гулявин, лезь Гулявин! Что же ты? Заснул? — Он толкает мое плечо. — Гулявин, лезь побыстрей!
Все люди уже в гезенке, только он стоит, меня будит.
Я открыл глаза — они снова закрылись; сонный, я поднялся, прошел два шага и начал спускаться вниз. Раньше тут этого не было. Нагромождены бревна, стойки, большие комья глины. Рыжий парень, который из шурфа выскочил и кричал громче всех: «Тикай, немцы!» — теперь размахивает топором, строит перемычку поперек гезенка.