Я резко оттолкнулся локтями и сел; трудно было сдержать расползающуюся по щекам улыбку. А Петька рассерженным голосом закричал на весь штрек:
— И ничего особенного! Ну, просто все возможности были в руках. Да любой же спасатель… Любой же человек теперь, чем может… Экая нечисть пришла на землю! Сердце болит!
— Да, голубчики мои… — Александр Иванович вздохнул и переставил лампу. — Нечисть пришла на землю. И это ты верно: каждый советский человек теперь — воин.
Стало тихо — все замолчали. Я опять лег на спину. Почувствовал полтораста метров камня над собой. А там, высоко-высоко, — степь. «Нечисть пришла на землю…»
— Богато пришло нимця, — прошептал около меня кто-то.
Я открыл глаза. Это Захарченко сидит, обхватив колени; усы у него обвисли, и он весь походит на моржа.
Из темноты блеснули стеклышки очков.
— Много пришло, да мало назад вернется.
— Як це — мало?
— Да так. — Голос учителя прозвучал уверенно и жестко. — Закопать их — оврагов у нас хватит. И закопаем!
— Товарищи! — сказал вдруг Петька. — Гулявин сегодня открыл счет. За сутки — две немецкие головы.
«Это про меня? А почему две? Ну, правильно, еще конвойный!»
— Товарищи, равняйтесь по Гулявину!
Я приподнялся я крикнул:
— И ничего особенного! Просто, когда все возможности в руках…
Сейчас я был очень собой доволен. И усталости уже не было, и казалось, будто стоит мне плечом повести, чтобы разорвать этот мрак, эти камни, раздавить нахлынувшую в наши дома саранчу, смешать с грязью их мышиные шинели.
Старичок с перевязанной рукой, переступая через лежащих, подошел к Аксенову.
— А куда, Лександра Иваныч, назначен наш путь?
— Мы — в старых выработках шахты «Альберт».
— Это-то я давно смекнул! Я работал здесь в девятьсот восьмом.
— Не твоих рук дело? — Александр Иванович постучал ногтями по дубовому стволу.
— Нет, я запальщиком был.
— А-а… Ну, подумаем еще. Сначала выйдем в надежный штрек на свежую струю. Выспаться надо всем, в себя притти. Потом подумаем. Может, и по шурфу поднимемся в степь.
Он посмотрел в мою сторону.
— Как, спасатели, отдохнули немного? Пора!
Мы сразу встали и пошли взглянуть, в каком состоянии наши аппараты. Петька начал складывать водолазный комплект, а я принялся проверять противогазы. Противогазов у нас два. Поднимаю крышки, поворачиваю вентили, смотрю — кислорода-то кот наплакал Нет кислорода!
Показываю пальцем на финиметр — Петька видит — и говорю:
— Десять атмосфер осталось.
— Ну, так смени баллоны. Вон лежат запасные.
Меняю баллон за баллоном, ставлю в аппарат и снимаю, стучу гаечными ключами. И все зря. Все баллоны пусты, даже не шипят.
Петька стоит рядом, следит за каждым моим движением. Глаза у него покруглели.
— Три баллона, — говорит, — было полных.
Пересчитываем. Трех баллонов как раз недостает.
— Товарищи, кто нес сюда баллоны?
Разные голоса отвечают:
— Я нес три баллона.
— Я нес два баллона.
Опять подсчитываем. Опять трех баллонов нет. Неужели в том гезенке оставили? Или в воду уронили?
Александр Иванович уже стоит около нас. Кислород — вопрос жизни и смерти. Без кислорода не выйти отсюда через квершлаг.
Снимаем баллоны с водолазных приборов, пробуем, какое в них давление. В одном — атмосфер пять, все равно что пустой, в другом — атмосфер пятнадцать, в третьем — двадцать. А полный заряд для противогаза должен быть двести атмосфер.
— Хоть бы одному до вашего спасательного имущества дойти, — тревожится Александр Иванович. — Один дойдет, возьмет десяток полных баллонов, принесет их сюда.
Все молчим. Потом Петька решительно накидывает себе на плечи ремни противогаза.
— Куда ты? — говорю. — Пропадешь! Двое пойдем — в пути друг на друге баллончики сменим. Самому тебе не справиться.
Так, наконец, и решили. Мы пойдем с Петькой вдвоем. В противогазах кислорода мало, но мы захватим с собой баллоны из водолазных приборов, в них есть небольшие остатки. Когда в противогазах кислород кончится — в то время мы будем итти в квершлаге, — мы, не вынимая изо рта мундштуков, сменим в противогазах баллоны на водолазные. Таким способом мы доберемся до нашего склада, до наших ящиков. А там кислород есть.
Я вынул из инструментальной сумки шпагатик и перевязал вентили трех баллонов, чтобы обозначить, в каком из них сколько осталось кислорода: одним кольцом обвязал — где кислорода больше, двумя кольцами — где меньше и тремя кольцами — совсем мало.