Минут пять я шагал четкой военной походкой: хрустели под ногами камешки и кусочки угля. Потом вдруг — ах, чтоб тебя! — внезапно потухла лампа. Я поднял ее — от темноты сразу стало в душе тревожно — и быстро крутнул пальцами рычажок зажигалки. Лампа наполнилась клубом огня и тотчас снова потухла. Попытался еще раз зажечь; снова вся лампа наполнилась пламенем и опять потухла. Сомнений теперь нет: в воздухе — рудничный газ.
Темно. И двигаться дальше нельзя. Ощупью пойдешь — задохнешься. Спасибо, лампы наши шахтерские — предохранительные; газ вспыхнул только в ней под сеткой, а мог бы — по всему квершлагу. Лежать бы мне здесь обгорелым пнем.
Я стоял в темноте и со злостью думал, что надо поворачивать назад. Ходил, значит, и ничего не нашел. Пить хочется, язык во рту — как сухая бумага. Что делать? Я стоял, думал, и вдруг донеслось: журчит, будто переливается вода. Даже сердце забилось. Это не кажется? Нет, ясный, отчетливый звук. Только далеко впереди. Журчит.
Теперь впору хоть взвыть от досады: и вот она, вода, и не подступишься. Как голодный кот около горячей каши. Хоть плачь.
Еще одна секунда, и захотелось смеяться. Простая, естественная мысль. Почему она раньше не пришла? Я быстро двинулся назад. Чтобы не потерять направления, я шел, скользя подошвой сапога по рельсу; протянутые руки ощупывали черное пространство впереди. Да разве у нас нет спасательных приборов? «Пойду, — решил, — наверх к Петьке. Возьму кислородный противогаз и снова сюда вернусь. Тогда никакой газ меня не остановит. И вода от меня не уйдет».
Около штрека попробовал зажечь лампу; она спокойно зажглась. Все, значит, понятно: газ только в квершлаге; здесь — попрежнему струя чистого воздуха.
Когда поднимался по гезенку, в душе стало так, будто в бурю, в дождь, в непогоду подхожу к двери своего дома. Осталось напиться да воды принести; я торопился. «Петька, — думал я, — ждет».
Я вылез и — не успел еще разогнуться — стою на четвереньках и смотрю: не штрек, а упаковочный цех. Горят две яркие лампы, ящики раскрыты, все поразбросано. Петька ходит по ящикам, то достает из них что-то, то обратно укладывает.
— Что, Петя, делаешь?
— А-а, ты пришел… Иди-ка, погляди! — Он показал пальцем на вещи, сложенные в отдельную кучу: — Гляди! Пригодится?
Протиснувшись в узком проходе, я сел рядом с ним. Какой же он все-таки умница! Я вот и забыл, что многое у нас есть. Каждый такой предмет теперь — как подарок. Например, длинные ампулы с пищей, чтобы передавать по буровой скважине, если людей застигнет обвал; в ампулах — сгущенное молоко, шоколад, мясное желе. Разве плохо? Тут инструменты всякие. В санитарной сумке — бинты и лекарства. В командирском чемодане — чертежи подземных работ всех шахт района, компас и даже часы.
— Ну, похвались ты теперь успехами. Что видел внизу?
Петька строго посмотрел мне в лицо. Я стал рассказывать, а он по-начальнически важно кивал годовой. Потом я поднялся на ноги и сказал, что пить мне не расхотелось и что сейчас я снова спущусь в квершлаг.
— А это? — улыбнулся он неожиданной улыбкой. — Пригодится?
В руках у него был брезентовый мешок для переноски воды и маленький фильтр для ее очистки. Фильтр показался роскошью, совсем излишней. А такой мешок мне даже очень нужен.
Каждый кислородный противогаз лежит на войлочных подушках в отдельном деревянном ящике, окрашенном в зеленый цвет. Где-то тут недалеко и мой противогаз. «А-а, — нашел я и обрадовался, — здесь он, дружок!» Я достал его, почувствовал в ладонях привычную тяжесть, погладил пальцами холодную алюминиевую крышку.
Оставалось только надеть его: все в нем было отрегулировано, давление кислорода полное — двести атмосфер, патрон для поглощения углекислоты новый и проверенный.
С противогазом за спиной, с аккумуляторной лампой (бензиновая теперь не нужна — знаю, где газ) я снова полез в гезенк. Двигался быстро, по сторонам не глядел. Вот опять квершлаг. Всунул в губы резиновый мундштук, зажал нос зажимом, включил кислород. Ярко светила лампа.
Вода лилась по стене, мутная, ржавая, и камень вокруг нее зарос толстым слоем оранжевой слизи; струйка падала в канаву и стекала дальше по квершлагу. Я жадно рванулся к воде. Захотелось пить тут же на месте, прямо из струи ртом: «Ничего, что газ; задержу дыхание, выброшу изо рта мундштук, сделаю глотка два… Однако сдержался, рисковать не стал. Помогла многолетняя дисциплина. Терпеливо наполнив мешок, вышел, почти выбежал в штрек, на чистый воздух, сбросил с головы мундштучную коробку и начал пить большими, звонкими глотками. Ах, как хорошо!
Теперь спешить стало некуда. Я отяжелел от воды и поднимался по гезенку медленно, останавливался, отдыхал. Лезть трудно: сто метров вверх с грузом. По привычке подсчитывал: противогаз — четырнадцать с половиной килограммов, лампа — два с половиной килограмма, вода в мешке — килограммов десять, всего — двадцать семь кило. Не так уж много, а все-таки оттягивает плечи.