— Ты Амель Лифброт.
Он был примерно моего возраста, с тёмными вьющимися волосами и печальными глазами. Больше я ничего не могла сказать о нём, разве что заметила более бледную, чем у меня, кожу, которая мягко светилась в полумраке.
— Костыль выдал? — спросила я, вытаскивая из кармана кожаный ремешок и связывая книги, чтобы было удобнее нести в руке. На этот случай у меня всегда лежали какие-нибудь верёвочки.
Он рассмеялся, и я тоже улыбнулась. Неужели я только что встретила единственного второго человека с чувством юмора?
— Меня зовут Тамас Дауэс.
Я робко улыбнулась, но поняла, что в сгущающихся сумерках он не увидит мою реакцию.
— Приятно познакомиться.
— Должно быть, ты очень трудолюбива.
— С чего бы это?
— Ты пропустила ужин, и уже почти отбой.
Меня охватило разочарование. Я бы не отказалась хотя бы от одного кусочка их потрясающей еды. Mой желудок заурчал при этой мысли.
— Наверное, надо было тебя прервать. — Он вновь засмеялся, и его смех пришёлся мне по душе.
— Если уже почти отбой, то в таком случае пора, — ответила я, берясь за костыль и направляясь к выходу. — Как здесь вообще соблюдают расписание? Никто не говорил мне, что означает тот или иной удар колокола и куда после него бежать.
Над дельтой реки поднималась луна, окаймляя серебром окрестные земли и пещеры Школы драконов. Над скалой возвышались высокие шпили, похожие на перевёрнутые сосульки. Башни небесных всадников. Дети рисовали такие на земле у нас в деревне, хотя никогда их не видели. Мы вместе направились вдоль края к лестнице.
— Это расписание кастелянов. Если ты вырос в знатной семье, то будешь знать его как свои пять пальцев. Первый удар — пробуждение, второй — медитация, третий — завтрак, четвёртый — первое дело, пятый — обед, шестой — второе дело, седьмой — ужин, восьмой — третье дело, девятый — песнопения, десятый — отбой, а потом ночные.
— Колокол звонит ещё и по ночам?
— Для дозоров и патрулей или вечерних медитаций.
— Получается, все остальные знают, что делать, просто потому, что их этому учили, и разница только в деталях?
Мы подошли к лестнице, и я заткнула свой костыль за пояс. Кажется, Тaмас был не против меня подождать.
— Верно. Пока мы учимся, нам рассказывают подробности во время приёмов пищи. Эту неделю атмосфера будет довольно дружественной, но после первого полёта всё изменится. Небесные всадники не любят слишком привязываться.
— Ты, должно быть, из благородных, — сказала я. Мы стали подниматься. Карабкаться по склону в темноте казалось ещё страшнее, — раз знаешь расписание.
— Ты правда так думаешь?
Мы дошли до комнаты для девочек, и он помедлил.
— Было приятно с тобой познакомиться, Aмель Лифброт. Я хотел найти друга в первую неделю учёбы.
— Значит, отныне мы друзья?
— Если хочешь.
Что это только что сверкнуло? Огонёк в его глазах или отблеск лунного света?
— Пожалуй, — я не стала дожидаться ответа, побоявшись, что он заберёт свои слова назад. Я поспешила в комнату и почти столкнулась со Стари.
— Смотри, куда прёшь, деревенщина. И следи за тем, с кем водишь дружбу. Слуги редко бывают бывшими.
Что бы это значило?
Глава восьмая
На следующий день я, учтя всё, чему научилась, сумела прийти на завтрак вовремя. В обеденном зале было шумно: слышалась весёлая болтовня, гремели тарелки с горячим. Служанка сняла серебряную крышку с блюда, выставляя его на длинный стол, и от яиц повалил пар. Чугунные чайники не переставая наливали горячий чай в подставляемые металлические кувшины. От утренней прохлады разыгрался аппетит, в воздухе витал запах свежеиспечённого хлеба: один из всадников с хрустом разломил свою булку, так что у меня потекли слюнки.
Я оказалась не единственной, кто пришёл ровно с колоколом: в большой зал направлялась целая толпа. Небесные всадники проводили много времени снаружи и были ранними пташками. В школе проживало больше людей, чем в моей деревне, — столько не жило даже в пяти наших деревнях — и все они ели вместе, кроме, конечно, слуг.
На другой стороне обеденного зала я мельком заметила мальчика, которого встретила прошлой ночью, Taмаса, говорившего со служанкой в белом фартуке. Он сложил руки на груди, словно был чем-то расстроен. Может, ему требовалась помощь? Его поза свидетельствовала о том, что разговаривать Тамасу ни с кем не хотелось.