Глава 8. Кто мы/ты/вы?
- Самсонов виделся с учительницей после этого случая? - Нет. Обо всем, естественно, узнали. Ее уволили, с тем мужиком она разошлась. Скандал был грандиозный – об этом даже в газетах писали, если я не ошибаюсь. Роман прокрутил ручку меж пальцев и резко нахмурился, когда услышал очередной выкрик с улицы. - Ты был воспитанником детского дома до восемнадцати. Твои друзья старше. Как вообще ваша жизнь проходила в годы выпуска, что вы делали? - Первым уехал Стас. Какое-то время жил у матери с бабкой, я помню, с какой неохотой он туда возвращался. Ждать квартиру от государства приходилось годами, а на съемную денег не было. В прочем, пробыл он там не долго, до очередной пьяной белки одного из мамкиных клиентов – тот наслушался ее рассказов о тяжести доли одинокой родительницы и решил выдворить непутевого сына, - с показной напыщенностью проговорил Вампир. - Стас с вещами благополучно остался в соседнем подъезде, нашел какую-то затхлую однушку, которую снял на последние деньги прям в притык, и уехал туда. Повезло, что на тот момент уже работал и какую-то сумму успел отложить. Влад вспомнил рассказ друга о том времени. Слушать это было удовольствием довольно сомнительным. *** Стас сидел за кухонным столом, смотря на фигурки, расставленные по деревянной доске. Он играл в шахматы из рук вон плохо, а его пожилая родственница и того хуже. Наверное, поэтому они уже битый час переставляли пешек и пили чай. - Подлить тебе еще? – спросила бабушка едва слышно. - Нет, бабуль, спасибо. Может, в карты лучше поиграем? Или в шашки? Были же где-то, дедушкины еще. - Так нету их давно, Стасик, - махнула рукой женщина и поднялась с шаткой табуретки, чтобы снова начать занимать себя совершенно бессмысленными действиями: без конца греть чайник, переставлять или перемывать чистую посуду, трясти перечницу, проверяя, полная ли она, и протирать столешницу кухонной тумбы, рисунок на которой уже давно стерся. - А куда делись? - Олесенька продала, еще года два назад. Стас недовольно кивнул, ведь именно об этом и подумал. Затем сделал ход очередной пешкой и прислонился спиной к холодной стене. Очень странный опыт был – находится в ненавистной квартире спустя столько лет. Внезапно стали видны все ее недостатки, которые в детстве казались незаметными: облезлые выцветшие обои, покрытые желтым налетом от дыма; грязная, непригодная для пользования мебель; черная грязь на полу, приросшая к плинтусам и углам; изрешеченный окурками, стеклом и временем линолеум. Некоторые недостатки были заколочены маленькими гвоздиками, но это делал сам Стас еще до переезда в Дом. За большие золотистые шляпки зацепились не то нитки, не то волосы. Голые окна пропускали весь солнечный свет, а ночью обнажали проходящие в квартире скандалы. На холодильнике стоял горшок с засохшим цветком – пять лет назад он был жив. - Бабуль, а как у вас вообще дела? Она где? - Вчера ушла, наверное, вернется скоро. Я же ей сказала, что ты домой приедешь. А дела… Как дела? Нормально, живем, потихоньку, да помаленьку. Олесенька вон чайник новый купила, видишь? – пожилая женщина с гордостью указала на предмет дрожащей рукой. Внук резко улыбнулся, подбадривая, но почти сразу поджал губы, чтобы не выдать своего разочарования. - Точно, чаю надо тебе налить, - озабоченно проговорила бабушка, подхватив почти полную чашку Стаса со стола, после чего в очередной раз щелкнула по кнопке включения, чтобы вскипятить воду. – Чай, чай, чай… Сахара только нет. - Ничего страшного, бабуль. - От сахара попа слипается, - выдала женщина так, будто это была настоящая мудрость. – Так что чай надо без сахара пить. В этот момент в замочную скважину вставили ключ. Бабушка прислушалась и, уловив, какой характерный скрежет издает металл, села на табуретку, обтерев ладони о старый цветастый халат. Взгляд потух, зрачки замерли на одной точке, а висок потянулся к плечу. Стас обеспокоенно оглядел ее, положил руку на плечо, пытаясь дозваться, а металл продолжал скрежетать. Он тоже помнил этот звук – мать пьяна. В детстве бабуля часто прятала его в шкаф, а теперь прятаться было поздно. Дверь открылась. Кухня находилась аккурат напротив, поэтому остаться незамеченным в любом случае не получилось бы. Мать еле вошла в прихожую, а за ней так же неловко заполз неизвестный мужчина. Вставать Стас не собирался, но невольно метнул взгляд на стойку с ножами, которую почему-то не подумал убрать заранее. Женщина, пьяно смеясь, расстегнула сапоги. Когда выпрямилась, наконец, увидела сына. Создавалось впечатление, что она даже не знала о его появлении - удивление на перекошенном алкоголем лице было слишком явным. - Привет. Мам, - парень поздоровался первым. Прошедшее время и опыт должны были излечить его от страха перед прошлым, но ровно в момент, когда их взгляды встретились, пришло осознание, что чуда не случилось. Сердце в груди молодого человека вопреки всему гулко стучало, ускорив свой привычный ритм. Женщина же будто зависла, глядя на него. Медленно пошла вперед. - Ты, - протянула она. – Ты. Стас невольно дернул носом, пытаясь дышать не глубоко: по кухне разлетелся запах чего-то кислого, затхлого и горького. Немытое тело, перегар и табак. Перед ним стояла знакомая с детства картина, заметно усугубившаяся. Олеся, когда-то редкая красавица, стала выглядеть так же, как и все остальные неблагополучные мамы: серо-желтая кожа была покрыта сеткой лопнувших капилляров и фиолетово-красных сосудов, опухшие руки, опухшее лицо, сожженные желтые волосы с отросшими темными корнями – по ним можно было отследить, как долго женщина в запое. Как только алкоголь ее отпускал, она занималась собой, но, судя по состоянию волос, даже в моменты просветления все еще находилась где-то за гранью нормальности. Когда-то Олеся была стройной и высокой, но сейчас, едва ей перевалило за тридцать три, сгорбилась. На тонких ногах держались широкие мясистые плечи и пивной живот - от прежней хрупкости не осталось и следа. Бесцветные, в прошлом светло-зеленые глаза женщины налились влагой. Она смотрела на сына так, будто видела в нем некую несправедливость. Чтобы догадаться, что к чему, не нужно было рождаться гением – подобные ситуации происходили в семье Самсоновых раньше очень часто. Именно поэтому Стас глядел на мать в ответ точно так же, с ненавистью и вопросом. - Почему ты? – спросила она, смотря сверху вниз, затем потянулась к лицу парня, но в последний момент отдернула руку, как от огня. Мужчина, который составил ей компанию, залетел на кухню, разбавив напряженную атмосферу. - Толя, смотри, - Олеся развеселилась. – Это мой сын. Стасик. Красавец, правда? Смотри, смотри. Анатолий вгляделся в сидящего на табуретке блондина. Тот прожигал его пренебрежением. - Твой? Правда? А так и не скажешь, - громко засмеялся кавалер и тут же получил по лицу. - Он все забрал у меня. Всю красоту, молодость. Все это – мое, понял? И волосы – мои, и глаза эти – тоже мои, и нос, и губы, и ресницы. Это все – мое. Все, как всегда, как пять лет назад, как десять. Мать смотрела на него, презирая. В ней давно сидела эта навязчивая идея – не алкоголь виноват во всех проблемах, а нелюбимый сын, отнявший своим рождением красоту, заставивший сбежать трусливого отца, опозоривший. Младенец, из-за которого все тут же решили, что она доступна. Вся жизнь пошла кувырком. Будучи ребенком, Принц не понимал этой злости и обвинений, пытался извиняться. Однажды подстригся тупыми кухонными ножницами до самых корней, потому что мать в очередном приступе ярости таскала его по квартире за волосы и кричала, что они принадлежат ей. Мальчик хотел их вернуть, но жертву не оценили – избили веником, посадили в угол на сутки, а потом побрили наголо. Тогда Стас вовсе перестал видеть связь в поведении родительницы, отдалился. Вскоре все ее претензии уже не вызывали в нем желания что-то исправить, а только ответную агрессию, подкрепляемую вездесущим чувством вины. Даже в свои восемнадцать, смотря в глаза, полные слез, ненависти и обиды, он не мог избавиться только от этого. Бабушка возвращаться в реальность не собиралась, но к счастью пришедших, они не додумались ее тронуть. Вскоре пара удалилась в соседнюю комнату, Принц надел наушники, включил музыку на полную громкость и прикры