Первый среди королей — Варяг III
Глава 1
# ПРОЛОГ
Лето в Киеве выдалось знойным. Солнце безжалостно палило, словно один из языческих богов этих северных варваров решил испытать их веру на прочность. Дипломат Феофан Константинопольский отёр пот со лба и поправил тяжёлую парчовую накидку. Императору не понравилось бы, узнай он, что его представитель явился на погребение княгини Ольги в чём-то менее торжественном, даже если это означало медленно вариться заживо под палящим солнцем.
Процессия растянулась от княжеского терема до самого погоста. Впереди несли тело княгини — женщины, которая когда-то приняла христианство в Константинополе и была крещена самим императором. Многие в Византии надеялись, что это станет первым шагом к обращению всей Руси. Теперь эти надежды рассыпались прахом, как само тело Ольги скоро обратится в пепел на погребальном костре — по языческому обычаю.
«Варвары остаются варварами, сколько ни одевай их в шёлка», — подумал Феофан, наблюдая за процессией.
Рядом с телом княгини шёл её внук, князь Владимир — совсем ещё юноша с длинными светлыми волосами и глазами цвета северного неба. За ним следовали старшие внуки — Ярополк и Олег, а дальше тянулась вереница бояр, дружинников и простого люда.
Но где же Святослав, сын Ольги? Великий князь Киевский снова отсутствовал, предпочитая погребению матери очередной военный поход. «В нём нет ничего, кроме жажды битвы», — вспомнил Феофан слова, сказанные ему покойной княгиней. В этот момент дипломат почувствовал на себе чей-то взгляд.
В толпе скорбящих стоял высокий человек в простой, но добротной одежде купца. Ничем не примечательное лицо, которое забываешь, едва отвернувшись, но глаза… Глаза цвета застывшего льда, древние и мудрые, словно видевшие падение Трои и восхождение Рима. Они не выражали скорби — лишь внимательное наблюдение, подобно тому, как учёный муж изучает движение небесных тел.
Взгляды их встретились, и Феофан ощутил странное чувство, будто его душу перевернули и внимательно изучили, а затем аккуратно вернули на место. Человек чуть склонил голову в едва заметном поклоне и отвернулся.
— Кто это? — тихо спросил дипломат у стоявшего рядом киевского боярина.
— Мирослав, — пожал плечами тот. — Купец из восточных земель. Прибыл недавно, привёз дорогие ткани и пряности. Говорят, хорошо знает языки и обычаи многих народов.
После погребальной церемонии, когда пламя погребального костра взметнулось к небу, Феофан заметил, как Мирослав отделился от толпы и направился к торговым рядам. Любопытство, эта опасная для дипломата черта, взяло верх, и византиец последовал за ним, стараясь держаться на расстоянии.
В сумраке между торговыми рядами Мирослав встретился с каким-то человеком. Они говорили на языке, которого Феофан не знал, — а он знал многие. Звуки были гортанными, древними, словно шёпот из глубины веков. Мирослав протянул собеседнику какой-то свиток, тот кивнул и быстро скрылся в тени.
Феофан понял, что наблюдает за чем-то большим, чем простая торговая сделка. Он развернулся, чтобы уйти, но обнаружил Мирослава прямо перед собой.
— Любопытство — достойная черта для дипломата, — произнёс купец на безупречном греческом, с лёгким акцентом, который Феофан не мог определить. — Но иногда оно может завести слишком далеко.
— Я не… — начал было Феофан, но Мирослав поднял руку, останавливая его.
— Ваш император будет доволен вашим отчётом о смерти княгини, — сказал он, словно читая мысли дипломата. — Но будьте осторожны с выводами. То, что кажется концом одной истории, часто бывает началом другой, гораздо более значительной.
— Кто вы? — спросил Феофан, чувствуя, как по спине пробегает холодок, несмотря на летнюю жару.
Мирослав улыбнулся, и в его холодных глазах на мгновение вспыхнул и погас странный огонь.
— Всего лишь наблюдатель, — ответил он. — Как и вы. Разница лишь в том, что я наблюдаю немного дольше.
Он достал из кармана что-то блестящее и протянул Феофану:
— Возьмите. Когда-нибудь это поможет вам понять.
На ладони дипломата лежала золотая монета удивительной работы. Одна сторона изображала профиль мужчины в лавровом венке, другая — двуглавого орла. Ни надписи, ни годы чеканки не были знакомы Феофану.
— Что это? — спросил он, поднимая глаза.
Но Мирослава уже не было. Он словно растворился между рядами, оставив дипломата в одиночестве с древней монетой в руке.