— Сына я назову именем моего отца, — шептал он. — Ладно? Тебе нравится имя Алыш?
Ей нравилось только одно имя: Солтан! Оно и сейчас звучало для нее музыкой. Но могла ли она сказать об этом мужу? Уже несколько лет они жили тихо и мирно, она даже скучала, если он уезжал куда–нибудь ненадолго. А теперь он становился не только ее мужем, но отцом будущего ребенка, И Сенем покорно подтвердила:
— Алыш — красивое имя…
… — Па! — сказал Алыш ломким: баском. — Я пойду встречу ее. Смотри, скоро совсем стемнеет.
— Хорошо, сынок, — ласково ответил Осман. — Вместе пойдем. Ботинки мои не видел?
— Я их почистил. Сейчас принесу.
Ах, Алыш, Алыш… Люди говорят: «У мальчишки один отец — Осман и две матери: Осман и Сенем!» Действительно, вся жизнь Османа — в сыне. О нем думы с утра и до вечера. Где он! Что с ним? Сыт ли? Выучил ли уроки? Не подрался ли с кем–нибудь? Воспитание — хуже не придумаешь. В селе все сначала были уверены: вырастет Алыш избалованным, испорченным. Ничего подобного! Рос мальчишка добрым и скромным. Вот тогда: то старики и сказали: «Аллах послал Осману сына…»
Алыш пошел за ботинками во двор. Через минуту раздался его удивленный и чуть встревоженный голос:
— Отец!
Осман, как был, в носках выскочил за дверь. Сын стоял посреди двора и смотрел в дальний его угол, где из–за плетня, поодаль друг от друга, выползали три черные длинные змеи.
— Отойди, Алыш! — крикнул в испуге Осман, бросаясь к нему и на ходу оглядываясь, чтобы найти какую–нибудь палку. И тут же он вздохнул с облегчением, убедившись в ошибке: из–за плетня во двор, извиваясь, останавливаясь и вновь устремляясь вперед, ползли не змеи, а струйки воды.
— Тьфу, черт! — выругался Осман. — Откуда она? Алыш выбежал со двора.
— Па! — крикнул он. — Да ее тут полно! \ Вода сочилась из небольшой трещины в скале, под которой стоял дом Османа, сочилась вроде бы незаметно, но уже успела натечь лужей возле плетня.
«Видно, родник в горе открылся!» — подумал Осман, В любом другом случае мысль о новом роднике была бы ему приятна: родник — это радость! Но сейчас он подумал о нем с тревогой. Затопит весь двор!
Такого никогда еще не бывало. Осман стоял в растерянности, не зная, что предпринять, как остановить ручейки, слившиеся в один поток у его ног. Замазать глиной? Законопатить? Или вбить клин в щель? Завтра придется заняться всерьез, достать цемент, забетонировать, а сейчас — времянку, чтобы не затопило за ночь.
— Сынок! — окликнул он. — Неси топор и доску из сарая.
— А как же мама? — спросил Алыш. — Не пойдем встречать?
— Не до того сейчас. Ну что с. ней случится… Видишь, что делается!
Они, принялись за работу. Осман расколол доску на клинья и стал заделывать щель. Пришлось изрядно помучиться: камень скалы крошился, трещинка становилась все шире. Наконец, изловчившись, он загнал клин так, что течь почти совсем прекратилась.
За этой работой и застала их Сенем. В иное время она была бы сильно встревожена неожиданной напастью, тем более что вид у мужа и сына мог любого привести в замешательство: оба вымокшие, грязные, всклокоченные. Но Сенем все еще находилась под впечатлением встречи с Солтаном и только спросила, когда они уже сидели за ужином:
— Что там у вас случилось?
Осман, тоже порядком намаявшийся, не поинтересовался причиной, по которой жена так задержалась, а ответил:
— Ключ в горе стал бить. Боюсь, зальет нас, У Сенем удивленно шевельнулись брови.
— Ключ? — с сомнением переспросила она. — С чего бы? Столько лет жили — не было, а тут стал бить?
— Ну и что! — встал на сторону отца Алыш. — Нам учитель Гасан объяснял недавно: землетрясение — и пожалуйста, реки и то русло меняют. Учитель Гасан все знает.
— Ничего, завтра забетонирую трещину, все будет в порядке, — успокоил Осман.
Сенем хотела что–то сказать, но промолчала. Сказать она хотела вот что. По дороге домой, проходя мимо колонки соседей, она услышала легкое журчание воды, и в лунном свете увидела свежевырытую канавку, по которой вода от вечно испорченной колонки бежала в сторону, исчезая под большим камнем, отделявшим двор Солтана от двора Касума. Скорее всего вода, просочившись по трещинам в скале, и доставила столько хлопот Осману и Алышу.
Промолчала же она потому;, что, узнав про это, муж непременно пойдет к соседям с просьбой починить колонку, а встречаться ему с Солтаном, как понимала теперь Сенем, совсем не стоило бы.
Всю ночь Осман ворочался, несколько раз выходил из дома, проверяя, не выскочили ли клинья из щели в скале, не затопило ли двор. Возвращаясь, он подходил к постели сына, заботливо поправлял сбившееся одеяло и несколько секунд стоял у изголовья, пытаясь разглядеть в темноте лицо Алыша. Он вспоминал и вновь переживал тот острый приступ страха за сына, когда увидел выползающих на него из–за плетня трех черных извивающихся змей. Алыш дышал во сне ровно, спокойно, и Осман, вздохнув, вновь укладывался спать. Ничего! Завтра он забетонирует все, даже самые мелкие щели в скале, скала станет монолитом, как была всегда, миллионы лет, и простоит столько же, защищая дом Османа — дом его предков и потомков от злых ветров, гуляющих зимой по горам. И может быть, Алыш когда–нибудь покажет своим внукам: «Смотрите! Когда я был таким, как вы, из горы вдруг потекла вода, затопляя наш дом, и мы с отцом ремонтировали скалу…» — «Как можно ремонтировать скалу?» — спросит мальчуган, похожий на Османа. «Как видишь — можно! — ответит Алыш. — Забота о своем доме начинается далеко от его порога!..»