Круглов кудахчет, что поймает остальных «лесных братьев». Он старается не смотреть мне в лицо… Возможно — стыд. Возможно — я такая «писаная» красавица, аж глазам больно глядеть.
Не успели меня привезти в больницу, как позвонил Громов на мобильник капитана, и орал, что я снова «дура конченная» и опять «все сделала не так», «не видать мне премии как своих ушей»… «Господи, Гром! Я счастлива, что эти уши сейчас тебя слышат». Какая, в жопу, премия, если он отстегивает мне деньги из какого-то фонда…
— В Москву, живо! — продолжает орать, аж «труба» накалилась.
— Сдохнуть не даст, паразит, — отдаю телефон Круглову и слизываю языком кровь с раненой губы. Доулыбалась, короче. Опять рана открылась.
Стоп! А почему в Москву-то? — до меня не сразу доходит, куда мне живенько необходимо прибыть. Отбиваюсь от врачей. Помазали болячки и хватит! Этим дай волю — замучают всякими анализами, рентгенами… Нащупываю еще одну таблетку и, пока никто не смотрит, разгрызаю и запиваю водой.
Рядом на кушетку, тяжко вздыхая, примащивается капитан. Он задумчиво чего-то черкает в протоколе. А потом произносит:
— Валь, у тебя самолет только через два дня. Раньше билетов не нашли.
«Или ты не захотел» — понимаю, к чему этот парень клонит.
— Можно я тебя в кафе приглашу… Завтра, — серые глаза наконец-то останавливаются на моем лице и он кривит улыбку, рассматривая гематомы.
Все-таки везучая я — нос не сломан, глаза целы. Остальное быстро на мне заживает, как на собаке. А шрам только привлечет внимание к пухлым губам.
— Парень как себя чувствует? — перевожу стрелку.
— Его уже отправили в белокаменную срочным бортом МЧС.
«Совпадение? Нет. Не думаю. Все дороги теперь ведут в Москву».
8. Москва. Второй
Лучшим утешением всегда было оно: белое, холодное, тающее во рту и дарующее кайф всем моим рецепторам — мороженое. «Ложечку за Валю. Вторую — тоже за Валю, и третью за нее — комсомолку, спортсменку и просто красавицу».
Мы сидим в открытом приморском кафе и щуримся от палящего солнца. Круглов нервно пьет уже вторую чашку кофе и силится мне что-то сказать. По краснеющим ушам понимаю, что сейчас будет в свою берлогу заманивать, желая ублажить израненное комсомольское тело.
— Прогуляемся по набережной? — выдыхает романтичный флер, а в глазах обещание звезды с неба и ключей от «хрущевки» на окраине.
— Нашли братьев? — опускаю на землю, сбивая всю «трель соловья».
Атмосфера между нами меняется, будто секс уже был — всем неловко, не хочется продолжения и пора прощаться. Капитан сводит брови и отводит глаза в сторону:
— Сутки с собаками прочесывали лес вдоль и поперек…
«Ой, дальше можешь не продолжать!» — фыркаю и отодвигаю креманку, где на дне только небольшая жижа от лакомства осталась. Встаю, одергивая сарафан, и жду, всем видом показывая, что позволяю себя выгуливать. Круглов смотрит на мои ноги, «татуированные» живописными синяками, руки и открытые плечи:
— Извини, мне еще по делу нужно кое-что проверить, — мнется, еще больше краснея.
«Это хорошо, что ты еще врать не научился так виртуозно, как мой Громов». Капитан уходит, запинаясь об растопыренные ножки стульев, со скрипом их сдвигая. Оглядывается и на прощание машет рукой. «Иди!» — холодно прищуриваюсь. Круглов, опустив голову, плетется к своей машине. Ключи из его рук падают. Он чертыхается. Со второго раза попадает в замок. Резкий старт, будто за ним черти гонятся…
— Ишь, бесстыдник! А ты зачем терпишь кулаки? Думаешь, бьет — значит любит? — откуда не ждали, подъехала «психологическая помощь», от бабули за соседним столиком.
Дама приятной наружности в соломенной шляпке кривит тонкие губы, ярко накрашенные красной помадой, и тычет в меня кривым пальцем:
— Дуры вы, девки! Что, думаешь, лучше не найдешь, чем этот огрызок?
— Найду, — мне становится весело от ее эпитетов про капитана.
Закидываю сумочку на плечо и киваю сердобольной защитнице.
Ногам легко в босоножках на небольшом каблуке. Подолом играет морской ветерок, а волны пытаются достать своими накатами. Отстегиваю ремешки и снимаю обувь, взяв босоножки в одну руку, иду «щупать» ногами море. Минуты моей слабости. Закрываю глаза и дышу полной грудью, наслаждаясь тем, что имею сейчас. Нет сомнения насчет завтрашнего вылета в столицу… Будет новое задание, новый ад, после которого уже загробная жизнь покажется отдыхом.