Федор Яковлевич Семин
Первый в строю
ПЕРВЫЙ В СТРОЮ
Комэска Васю я вспоминаю часто. Хороший командир и товарищ. А быть товарищем — это не каждый может.
Придет, бывало, в казарму. Сядет на табурет около чьей-нибудь койки. Фуражку снимет, положит рядом. Мы тоже свои табуреты пододвинем. И начнет рассказывать комэск о том, как он на Дону дрался.
— Послали меня в разведку. Дождь. В брюках — и то вода хлюпает. Холодно. Пять человек нас было. Я да Иван Шубин — станичники, другие трое — рабочие аксайские, из-под Ростова. С Шубиным мы еще мальчишками водились, а с этими тремя сдружили нас голод, холод, а главное — у всех у нас одно общее дело было: беляков в Черное море сбросить, советскую власть отстоять.
Ночь темная-темная. Далеко за станицу ушли мы, в шульгу. Так у нас ивняк зовут. По всему берегу растет он и в Дон спускается. Только в воде он растет не один, а с камышом, чаканом да кугой.
Зашли мы в шульгу. прислушиваемся. На том берегу белые… В шульге у нас два каюка было, вроде лодок, из толстой вербы выдолблены. Отыскали мы их, уселись -смотрим: ни одного весла нет, грести нечем. Недолго думая, приспособили винтовки, прикладами грести принялись. Только выплыли мы из кустов, покачнулся наш каюк, и мы бултых в воду: я, Иван Шубин и третий товарищ, что с нами в одном каюке был. Хорошо, что в шульге это случилось — не слышно. Пришлось подтянуть каюк к берегу. Перевернули его. вылили воду. Потом снова уселись и поплыли. Дон в том месте, где мы переправлялись, течет быстро. Далеко отнесло нас вниз по реке.
Вылезли на другой берег, а вода с нас, как с кур, не стекает.
— Ну и холодище же! Только щенков морозить, — жалуется Иван Шубин.
— Чш-ш… Закройсь! — говорю я.
Пошли, пригибаясь.
Тр-рах… Тр-рах!.. Будто сучья сухие ломаются. Припали мы к земле и не дышим. А беляки все стреляют. «На наш берег стреляют,-догадался я, — для острастки,- смотрите, мол, мы не спим…» Потом перестали.
Пробираемся дальше.
Свой человек нас там поджидал-большевик. Тогда среди беляков много наших было, — солдат агитировали.
Трудно по колючему кустарнику пробираться, а нужно, вот как нужно.
— Стой! — шепчу я товарищам. — Там кто-то кусты разворачивает.
Притаились мы и не шелохнемся.
Видим: выходят из кустов двое. Беляки. В нашу сторону идут. «Вдруг,-думаю, — прямо на нас?» Нет, мимо. Один немного отстает.
— Ты чего? — спрашивает другой.
— Иди. Я переобуюсь. Портянка с ноги сползла.
— Ладно. Я дойду до мыса и вернусь.
И пошел дальше по берегу Дона.
А который остался, кашлянул раз-другой.
Два раза кашлянуть — такой условный знак у нас был.
«Может, это наш», думаю.
Пополз я между кустами. Наган наготове держу. В случае если настоящий беляк — прикончу. Подполз.
— Кто? — спрашиваю.
— Я, Матвеев…
Это и есть наш человек.
Тихонько поползли мы с ним в кусты. Иван Шубин спрашивает вполголоса:
— Белых много? Сколько пулеметов? Пушки есть?
Присел Матвеев на корточки, приложил два пальца ко рту, чтобы, значит, замолчали. И говорит:
— Белых не очень много. Сотни четыре. Винтовок на всех не хватает. Пулеметов всего три, и те не стреляют — порченые. И еще пушки две да снарядов сотня-другая. У одной пушки надежные люди, снаряды мимо посылать будут. Мне там удалось группу сколотить. Девятнадцать человек. Это, брат, лучшие тебе агитаторы. Офицеры чуют — недобрым пахнет. А солдаты хмурые, злые ходят. Начинают понимать. Один из наших в штабе достал бумаги и планы. Вот они. — И в руки сует мне. — Всё… Идите.
Вылез Матвеев из кустов и сел на том месте, где второй патрульный оставил его. Начал переобуваться. А мы притаились, в кусты дальше запрятались.
Слышим, второй патрульный вернулся.
— Ты все переобуваешься? Долговато. Ну, идем. Я там два каюка по воде пустил.
— Какие два каюка?
— Кто их знает, откудова они… На берегу там вон стояли, в кустиках. Ну, я их того… А то, думаю, еще к красным кто махнет.
Матвеев встал с земли, и оба пошли по берегу к хутору, где стояли белые. Чуть они скрылись — мы к реке..
Сапоги рваные по грязи хлюпают, пропускают холодную жижицу. Жжет она пуще огня. Между кустами треугольничком вода блеснула. Каюков наших, конечно, нет. Придется через Дон вплавь перебираться. Плавать мы все пятеро умели. Вошли в воду. Плывем вместе. Потихоньку плывем — плескать нельзя, услышат. Из тумана наш берег показался. Только подумал я: ,.добрались», а беляки в это время со своего берега как застрочат. Шлепаются пули в воду, как частый град. Я сразу нырнул, только левую руку с планами оставил торчать над водой. А правой рукой и ногами работаю, вперед продвигаюсь. Вынырнул, вижу: Иван Шубин ко дну идет. Я — к нему, товарищей зову. Бумаги в зубы взял. Одной рукой гребу, другой Ивана стараюсь ухватить. Только где же одному справиться? Товарищ, которой ближе был, тоже под воду уходит, захлебывается. А белые все стреляют. За вторым третий потонул. Захлестнула их вода и сравнялась над головами.