“Прости меня”, показывает Леша. И я ничего не могу поделать. Я рыдаю, все еще сидя на коленях перед ним. Он застегивает штаны и опускается передо мной на пол. Его движения неуверенные, он берет мою руку и гладит ее, словно это может меня утешить.
Я не могу даже встать, мои ноги болят и не на что сейчас не годятся. Леша прижимает меня к своей груди, его руки мягко поглаживают спину. Но я не могу забыть, что это он сделал со мной. Что этот стыд, ужас и отвращение дело его рук.
– Уйди! – я хочу оттолкнуть его, но мои слабые попытки ни к чему не приводят. – Это ты! Ты Пес, ты!
Я вру. Будь он Псом, я бы не решилась на это. Он бы уже заставил меня замолчать. Леша меня не слушает, он берет меня на руки и встает. Это происходит так резко, что от неожиданности я обхватываю его ногами за талию.
– Пусти меня, – я не плачу, не кричу. Это просьба совсем жалкая, одновременно с этими словами и обхватываю его за шею, прижимаясь ближе. И это уже не от неожиданности, нет. Мне просто хочется почувствовать себя нормально. И Леша может мне помочь в этом. Не тот, что вел меня по темному городу, не тот, что делает мне больно и смотрит насмешливо — жестоко, нет. Мой Леша. Тот, что всегда обнимает, что приносит мне книги и теплую еду.
– Я тебя ненавижу, – шепчу ему в ухо. И он вздрагивает как от удара. Леша идет по лестнице вверх, словно я ничего не вешу, он поднимается на четвертый этаж и заходит в одну из квартир.
Это небольшая студия, и я понимаю, что она предназначена мне, как только вижу цепь, вбитую в пол.
– Не надо, – мои руки крепче сжимаются, я цепляюсь за Лешу как утопающий за спасательный круг, – Пожалуйста, только не цепь.
Но он неумолим, он опускает меня на кровать.
“Так надо”. Большой металлический ошейник, похожий на хомут, обжигает мою кожу холодом, и я обессиленно падаю на кровать. Вот оно. Снова заперта, снова на цепи. Только теперь у меня есть окно и нормальный туалет, а не ведро. Но это не сильно утешает меня.
Леша успевает принести аптечку,воду и старомодную керосиновую лампу. Он пытается что-то мне показать, но демонстративно отворачиваюсь. Он может говорить. Нет смысла в этом представление с жестами, когда я все знаю. Разница между ним и Псом огромная, это наверняка какое-то расстройство, вторая личность или что-то вроде того, но ведь тело у него одно? Не может же он быть одновременно говорящим и немым?
ЛЕША
Она отворачивается от меня. И я могу понять ее. Единственное, что у нас было общее это страх и ненависть к Псу. И теперь она знает, что он носит мое лицо как маску.
Алиса сворачивается на кровати клубочком , и мне хочется обнять ее. Утешить. Но раны на ее ногах нельзя ни в коем случае оставлять так как есть. Их нужно обработать, вынуть стекла и перевязать. Я приступаю к работе, стараясь не думать, о том, что она мне сказала.
Я тебя ненавижу.
С тех пор как Пес принес ее она стала для меня настоящим лучиком света. С начала всего безумия в мире она была центром моей жизни. И ничто не сможет ее защитить так надежно, как Пес. Я это знаю. Может, если бы все сложилось по-другому и мир был прежним, я бы отпустил ее. Заставил бы Пса оставить ее в покое, но это был знак. Она оказалась в руках Пса в самый подходящий момент. Конец Света сразу после похищения, что это если не знак?
Я стараясь вытащить каждый кусочек стекла как можно аккуратней, но это все равно больно. Алиса шипит и дергает ногой, мне приходится держать ее крепче. Это занимает чуть больше часа. Одни раны на ее ступнях большие и мне нужно их зашивать, другие просто царапины. Я рад, что успел разжиться местной анестезией и не нужно шить наживую.
– Что случилось? – спрашивает она, когда я уже заканчиваю бинтовать ступни. Многие бы хотели знать, что случилось. Меня вызвали в штаб, когда упал первый метеорит, но Псу это все не нравилось, он ушел в самоволку, как только начали появляться первые истории про зараженных. Я думал он сошел с ума, когда он ограбил несколько магазинов и уговорил сослуживцев ограбить военный склад. Но потом начались беспорядки и мертвецы стали пожирать живых.
Пес всегда был прав, когда дело касалось выживания.
“Вирус, бактерия, может еще что-то”, показываю я, но она не смотрит на меня.
– Говори со мной нормально, – злится Алиса.
“Не могу”.
Алиса укрывается одеялом и продолжает игнорировать меня. Мне ничего не остается, как уйти. Я готовлю ужин и приношу его ей. Алиса делает вид, что не замечает этого.
Утро начинается рано, еще до восхода солнца. Пес никогда не пропускает тренировки. Он помешан на этом. Мне достается потное уставшее тело и огромное количество рутинных дел. Пес выше этого всего. Я давно привык быть слугой для него, делать то, что ему не нравится или он находит это слишком скучным.