После того памятного кросса Баринов сумел уговорить врачей оставить его в училище, солгав, будто неоднократно преодолевал на гражданке по сорок километров, но в этот раз попросту не успел в коротком перерыве между двумя забегами наполнить флягу водой, и потеря сознания произошла от элементарного обезвоживания организма. Позже, уже став офицером «Шторма», в бесчувствии пребывал он только по воле анестезиологов, усыплявших пациента, перед тем как военные хирурги извлекали из молодого крепкого тела пули да осколки. И каждый раз неподвластное сознание почему-то упорно возвращало Сашку в то далекое курсантское лето…
В этот день первокурсники Рязанского десантного училища дебютировали в двадцатикилометровом кроссе с полной боевой нагрузкой. На будущих десантниках были тяжелые бронежилеты, стальные каски, а за спинами — рядом с ранцами, наполненными песком, висели автоматы. На ремнях болталось по четыре полукилограммовых чугунных болванки, имитирующих гранаты, да по фляжке с сырой водой.
Редкая для здешних мест тридцатиградусная жара; пыльная грунтовка, то полого взбиравшаяся вверх, то круто ниспадавшая вниз; регулярные, через каждые два-три километра посты офицеров и медиков… Однако ничто из этого не явилось для молодых парней непреодолимым барьером — тяжкое испытание выдержали все. Тем боле, что пробный забег не ограничивался по времени. А первым среди ста пятидесяти новобранцев стал тогда Сашка Баринов, закаленный и довольно прилично подготовленный физически в спортивной секции боевых искусств родного Георгиевска.
— Молоток, марафонец! — хлопнул лидера по плечу кто-то из курсантов четвертого курса, коим вскоре суждено было отмахать те же трудные версты, но уже на время. — Небось устал?
— Есть немного… — глубоко дыша и прохаживаясь взад-вперед, дабы резко не прекращать движение, отвечал Александр.
— Немного?! — нарочито удивился старший товарищ, — да ты едва с ног не валишься.
Баринов снял с ремня флягу, сделал пару глотков неприятно теплой воды, а остатки вылил на свою почти лысую голову…
— С чего это ты взял? — усмехнулся он.
— Вижу… Тебя же качает. Правда, мужики? — обернулся старшекурсник к приятелям.
Те, явно сговорившись, дружно закивали. К тому же кто-то из них отпустил философским тоном весьма обидную фразу:
— Какой смысл в таком лидерстве, если сердце из груди выпрыгивает и руки дрожат… Он даже прицелиться из автомата толком не сможет. Пиррова победа…
На самом деле Сашка выглядел вполне сносно и даже сравнительно быстро восстановил ровное дыхание. Поэтому когда четверокурсники забавы ради предложили ему проделать марш-бросок вторично — вместе с ними, он долго не раздумывал…
И вновь оставив далеко позади недавних насмешников и провокаторов, Александр пропустил вперед лишь поджарого, длинноногого курсанта, вероятно, несколько лет посвятившего серьезным занятиям легкой атлетикой. Однако колоссальная нагрузка вкупе с неимоверной духотой не преминули сыграть злую шутку — завершив двойной кросс, Баринов впервые в жизни потерял сознание…
Сквозь полуоткрытые веки стал понемногу пробиваться тусклый, размытый свет. То слева, то справа вспыхивали мельчайшие искорки, хаотично перемещались какие-то светло-серые пятна. Будто сквозь липкий, вязкий туман он слышал едва доносившиеся встревоженные голоса…
— Это же первокурсник!.. Как он оказался среди вас? — вопрошал кто-то из строгих начальников.
— Он сам изъявил желание пробежать дистанцию вторично… — растерянно оправдывался другой человек.
— Вы в своем уме?! Разве можно подвергать молодой организм подобным физическим испытаниям? Вы должны были остановить его или, по крайней мере, доложить начальнику физподготовки…
— Да мы только на обратном пути заметили этого салагу, — беззастенчиво врал все тот же старшекурсник.
— Немедленно в санчасть его! — распорядился офицер-медик и тихо добавил: — Даже если он оклемается, без последствий для сердца такой фортель не пройдет. Будем комиссовать, от греха подальше…
Последняя фраза, прозвучавшая для Сашки страшным приговором, заставила его полностью открыть глаза. Зрение медленно сфокусировалось на профиле темного бородатого лица неподвижно сидящего мужчины средних лет… Прошло еще около минуты, прежде чем майор отошел от непроизвольно воспроизведенного мозгом случая двенадцатилетней давности и восстановил в памяти самые свежие события…
— Шевелиться немного можешь, чесаться можешь, с боку на бок вертеться можешь. Вставать не можешь — убью, — монотонно объяснил на плохом русском моджахед, узрев, что охраняемый «объект» очнулся. Для подкрепления сказанного бородач поправил на коленях старенький автомат с деревянным прикладом, обмотанным во многих местах разноцветной изоляционной лентой. За его поясом к тому же висели длинный, украшенный каким-то орнаментом, кинжал и парочка «лимонок».
— А как на счет туалета? — прошептал пересохшими губами Александр.
— За это не убью. Вон в том в углу можешь…
«И то, слава богу… — подумал пленник, медленно принимая сидячее положение на каких-то грубых, неотесанных досках. — А теперь очень хотелось бы узнать: выжил ли кто-нибудь из группы помимо меня? Насколько я помню, нас оставалось трое: Василюк, тяжело раненный Кобзарь и я…»
Встать на ноги он пока не решался — в отяжелевшей голове все еще продолжался какой-то жуткий звон; слух вернулся не полностью — даже собственный голос звучал как-то странно, словно чужой; в конечностях ощущалась досадная слабость. К тому же, на плече обнаружилась тугая повязка из нескольких слоев бинта…
«Стало быть, зацепило осколками той чертовой гранаты, на которую в последний миг пялился обалдевший Василюк. И чего это на него нашло?! Ведь не впервые оказался в этакой переделке!.. А сейчас… Не понятно где он сам, да и я, похоже, потерял прилично крови — боец из меня пока никудышный, — сокрушался Баринов, легонько ощупывая рану и заодно осматривая место, где „посчастливилось“ вдруг оказаться.
Местечко выглядело до предела убогим — нечто среднее между ветхим сараем, сработанным из чего попало, и большим шалашом… Чеченец неподвижно восседал на округлом камне, перед ним прямо на земле стоял казан с остатками плова. На поляне, что просматривалась за выходом, на зеленевшей травке спал еще один страж кавказской национальности. Из угла, куда боевик направил Сашку справлять естественную нужду, неимоверно воняло человеческими испражнениями. Из-за этого «встроенного» туалета все временное жилище было наполнено роем мух, курсировавших в основном между пловом и отхожим местом…
— Слышь, дядя… — уже немного громче произнес майор, — а водичка у тебя имеется?
На сей раз чеченец не стал прибегать к заученным противопоставлениям, а неспешно подал глиняный кувшин. Спецназовец с опаской понюхал содержимое, заглянул внутрь и, не обнаружив признаков вездесущих насекомых, надолго припал к горлышку, утоляя жажду прохладной водой. Крякнув от удовольствия и вернув емкость охраннику, он все же решил проверить, как много контузия с ранением отняли у него сил. Потихоньку встав на ноги и чуть покачиваясь, офицер «Шторма» добрел до угла сарая, чувствуя на спине цепкий взгляд вооруженного «чеха». А вернувшись через минуту к нарам снова прилег с кислой миной — пока состояние не позволяло даже помышлять о побеге…
— Эй, гоблин! Позови к микрофону офицера.
— Ты, гнедой примат, свинины, что ли там обожрался?..
— Я потом тебе, собака, скажу, что мы здесь кушаем. А сейчас позови офицера…
— А чего ты в горах можешь кушать, козел бородатый? Траву, небось, свежую все спорол? Теперь на прошлогоднюю перешел…
— Это ты скоро травой будешь давиться на земле моих предков, а мы…
— В гробу я видел твоих предков и тебя вместе с ними!..
Усман начинал терять терпение от столь бестолкового общения по радио с далеким, неизвестным и упрямым русским абонентом. Однако он сам преступил грань в этой беседе — заговорил с неверным нахраписто и резко. Совсем не так, как хотел… Следовало поскорее переменить тон, а заодно и тактику, иначе задиристый и острый на язык связист обложит его многоэтажным матом, пошлет ко всем чертям и отключится. А чтобы найти другого гоблина в эфире понадобится не менее часа…