Так вот Андрюха из бифа этого, да с бобами завернул стряпню такую, что без баночки ее грех было бы и стравить. Раздавили. За баночкой вторую. Спирт в тою пору тоже норвежский был. Не сильно он вкусный. Воняет крепко. Да валкой. Баночку, другую хватишь — глядишь и тепло. А маль-маля передернул и с ног сшибает.
После какао еще по баночке спирту раздавали. А может быть, и не по баночке, а ненароком и больше пришлось. Погода-то разыгралась. Метелицу гонит с Карского к Баренцову. Снег взапуски с ветром мечется. Кто свистит в прорехах палатки, кто в полотнище дробью сыплет и не разберешь. Впрочем, не долго по палатке-то щелкало. Как снегом ее присыпало, вместе с теплом и потише стало. Вроде точно подушками привалили снаружи. Михайло, как выглянул собачек проверить, а от них уже ничего и не видать. Даже места не сыщешь, где притулились к палатке. Все ровно. Заметены собачки, нарты заметены. Все кругом заметено. Поглядел Михайло по сторонам. Ничего, кроме снежных пологов не полощется, и шасть обратно в палатку. А там товарищи уже разомлели и носами тыкаются над примусом. Санька хоть и не пил совсем, так для тепла только полстаканчика отведал, а тоже кланяется. Видно, теплость палаточная разморила. Ну, и полегли тут спать.
И спали, как медведи в берлоге. Даже и не скажешь, сколько проспали. Когда Михайло проснулся, темно было; то ли от погоды, то ли от того, что всю палатку почитай что доверху снегом завалило. А погода все кричит, да снегом веет. Такое кругом творится, что просто точно все новоземельное зверье сошлось, да по промышленникам на панихиде плачет. А все-таки Санька Князев из палатки вылез, собак отгреб, покормил.
Михайло с Андрюхой повалялись маленько, да снова, поевши, спиртишки дерябнули. На старые-то дрожжи, видимо, разморило пуще прежнего. Тоска взяла промышленников. Погоде конца края не видно. Стало сдаваться, что, просидевши напрасно, пока метелица сойдет, и домой с пустыми руками ворочаться придется.
Поговорили маленько. Да языки не больно слушались. Ну и заснули снова. Один Санька долго не спал. Лежал да раздумывал о своих невеселых промысловых делах.
Проснулся Михайло. Почувствовал на себе тяжесть какую-то, точно кучей одеял кто накрыл. Кликнул было Саньку, да снова заснул, не получив ответа. Только на этот раз заснул Михайло ненадолго. Придавило его пуще прежнего. И возня наверху пошла — слышно, как собаки с визгом и гомоном дерутся. Да притом не рядом с палаткой драка-то идет, а, видимо, на самой палатке. На спине своей Михайло всю свалку чувствует. Свалка по палатке катается. Палатка завалилась. Прижала все, что в ней было. Андрюхино храпенье откуда-то из темени доносится. А дышать уже едва сил хватает. Давит сверху-то. И первое, что резануло в голове Михайлы — «примус». Ведь сгорят, ежели перевернется. Но тот видимо сам погас. Да и голова у Михайлы в тот момент не такая была, чтобы над чем-нибудь как следует поразмыслить, Тяжелая, словно водолазный колпак. И все мозги болят, и стонут. А руки, ноги и вовсе не слушаются. Точно ватные. Попытался было Михайла на карачки встать, думал из палатки выползти. Да не вмоготу. Закружилось все в голове. Бессильно опустился под тяжестью палатки. И представилось ему тут, будто нет на самом-то деле ничего. А все только кажется. Сон словно.
«Перехватил» — мелькнуло в голове. И только было собрался глаза закрыть, чтобы отоспаться, как следует, как слышит над головой, на воле кричит кто-то. Сквозь дрему прислушался. Повторился крик громче, явственней. Голос Саньки. Что кричит — непонятно.
«Небось с собаками убирается. Передрались, сучьи дети» — подумал Михайло.
Но нет, крик повторился истошно. Ровно как на помощь зовет, И затянул воплем из самой души. Очнулся тут Михайло. Полез под палаткой. Одеяла на ноги напутались. Под руки всякий скарб попадается. Нащупал в тени Андрюху. Потряс покрепче. Тот только мычит пьяно.
Тут как раз палатка, видимо, от собак освободилась. Легко стало за спиной. Вскочил Михайло на ноги, со всей силы спиной в палатку упершись. Да так вместе с палаткой в сугроб и вывернулся. Глянул кругом, а на воле светло совсем. В палатке темень, видно от снега. И тихо. Прошла метелица.
Рядом с палаткой, по другую сторону свалка идет. И как глянул Михайла из своего сугроба на свалку, так сразу все и понял. И возню собачью, и крики. Собачки-то по снегу вьюнами вертятся. А посередь них медведь разворачивается. То лапой махнет, то зубами лязгнет. Собаки пробками от него в сугробы летят. И все вокруг того места кровью замарано.