Вот так все и было. Капитан сказал, что лучше всего будет сбросить тела в яму, после того как золото будет извлечено, завалить камнем, обломками дерева и всяким хламом — и никто никогда ничего не узнает, потому что никто, кроме нас, и не знал, куда они направлялись и что решили завернуть в Африку по дороге на Сицилию. Дешево и сердито. Я уже говорил, что он был необычным человеком, наш капитан — не такой, как я и не такой, как Луций Домиций. Мы бы с Луцием Домицием не сумели организовать и ослиные гонки на сельской ярмарке.
Вы спрашиваете, жалко ли мне Аминту, Скамандрия и Миррину? Ну, да, думаю, жалко. В основном Аминту. Его ошибка заключалась в том, что он не ожидал, что они найдут сокровища Дидоны, и потому не планировал наперед, не прикидывал, что им потребуется и что они будут делать, и вдруг бац! — вот оно, состояние, достаточное, чтобы покрыть государственный долг Рима, лежит себе в погребе, как запас репы. После этого события начали развиваться с такой быстротой, что он даже не успевал их осознавать, так что конец мог быть только один. Я сочувствую Аминте, потому что теми же словами можно описать всю мою жизнь; и чего уж там — только псих мог поверить в спрятанные сокровища. Если упорно верить в такие сказки, мозги закипят. Думаю, боги неплохо с него повеселились, утопив его в меду, а с богами спорить не стоит.
Скамандрий; ну, он был младшим братом и делал, что сказано, так что мне не в чем его винить. Он сэкономил римлянам два деревянных бруска и три грошовых гвоздя.
Миррина; что ж, мне иногда снится ее лицо, багровое и вздутое, с вылезшими из орбит глазами; а то бывает другой сон, в котором я женат многие годы, и однажды я просыпаюсь, солнечный свет струится сквозь окна, птички поют, а она лежит рядом — мертвая, задушенная, постель пропиталась мочой, ладони у меня горят, а суставы пальцев адски жжет. Обычно в этот момент я и просыпаюсь.
— Ладно, — сказал капитан. — Так-то лучше. И какого черта нам делать теперь?
Все замерли и уставились на него в ожидании приказов — кроме безымянного приятеля Офеллина, который все еще вытирал кровь с лица. Потом до меня дошло, что капитан смотрит на меня; мысли у меня сразу спутались.
— Вы двое, — сказал капитан. — Что вообще происходит? Кто вы такие и кто были эти идиоты?
Ну, такому, как он, врать даже не подумаешь. Луций Домиций стоял с таким видом, будто кто-то освежевал его и натянул кожу на статую, так что было понятно, что отвечать придется мне. Я постарался быть краток, рассудив, что в деталях он не нуждается и хочет знать только основные факты. Я сказал, что мой друг — Нерон Цезарь, что мы с ним бродим с места на место последние десять лет, пытаясь заработать на жизнь, но Аминта, который был главарем банды в Риме, поймал нас и собирался сдать наместнику Сицилии за хорошие деньги, но вышло так, что Миррина прослышала о сокровище, о котором знали только мы, и уговорила братьев заглянуть сюда на тот случай, если оно и вправду существует. Что касается предыдущего раза: нам отчаянно надо было убраться с Сицилии — из-за наместника и всего прочего — а их корабль случайно попался нам по пути. Я сказал, что мне очень жаль, что я обманом выдал Луция Домиция за своего раба, но денег у нас не было, а если бы мы остались на Сицилии, то погибли бы, и я брякнул первое, что пришло мне в голову; так или иначе, сказал я, надеюсь, что все это золото послужит хорошей компенсацией.