Заговори со мной, Эссте, бессловесно попросил мальчик. Заговори со мной, поругай, требуй, чтобы я переменился, накажи, даже пой идиотские песенки про города на Тью, только перестань передо мной прятаться!
Только Эссте совершенно не была похожа на человека, в ней даже не видно было жизни. Лицо ее было пустым, тело недвижным. А ведь люди движутся, их лица выражают разные вещи.
Я не утрачу умения Владеть Собой.
— Я не утрачу умения Владеть Собой, — мягко запел Анссет.
Но уже запев, он сразу же понял, что это неправда, и что внутри него медленно ворочается страх.
20
Ее удерживал только лишь детский кошмар. Грохот в ушах и громадный, невидимый шар, становящийся все больше и больше, который катился, чтобы раздавить ее чувства, ее дыхание, ее всю…
А шар приближался, грохоча, будто морской ураган. Сама же она была маленькой девочкой, плотно прижимающей одеяло к шее; она лежала на спине, раскрыв глаза, высматривая и не видя потолок общих Комнат, выискивая и не замечая грохот, наполнивший все помещение. Она растопырила пальцы на ладошках, чтобы оттолкнуть шар, только тот был слишком тяжелый, и ей не удалось выпрямить руки под его весом. Тогда она сжала пальцы в кулаки, но вещество шара так просто было не оттолкнуть, и оно протекло сквозь пальцы в кулаки, и получилось, что вместо того, чтобы оттолкнуть шар, она его стиснула. Если же она откроет рот, вещество шара проникнет в нее и наполнит до краев. И неважно, что она закроет глаза, вещество сможет перемениться и без ее взгляда. Потому-то и лежала она часами, пока сон не побеждал девочку, или же пока она не начинала кричать, кричать, кричать…
Только никто не приходил к ней, потому что она не издавала ни звука.
Каменные стены расплывались в тенях. Ночь была темная, и в щелях жалюзи нет было ни проблеска. Анссет уже не находился посреди комнаты. Эссте заметила, что он закутался в одеяло и спит, сидя в уголке. За стеной свистел ветер, и было холодно. Она поднесла застывшие пальцы к клавиатуре компьютера, и в комнате сделалось теплее. Сама Эссте была закаленной, но Анссет был совсем молод. Позволив ему замерзнуть насмерть, ничего не достигнешь.
Эссте медленно поднялась с места, так чтобы тело приспособилось к движению. Спина, протестуя, заболела. Только боль в теле ничего не значила. Сегодня было хуже, чем обычно, и дело было вовсе не в памяти о прошлом — к ней вернулись страхи детства. Я не смогу пережить еще один день такой муки.
Подобное она говорила себе и вчера, но выстояла.
Насколько же я отличаюсь от него, удивлялась Эссте про себя. Я тоже скрываюсь за собственным Самообладанием. Я тоже недостижима так просто, проявляя только те чувства, которые сама желаю. А может, если я чуть-чуть расслаблюсь, чуточку попущу Самообладание, он тоже выйдет из своего заключения и снова будет человеком.
Только Эссте знала, что не может экспериментировать. Он должен открыться первым. Если же первый шаг сделает она, все пропало, и в следующий раз, когда она предпримет вторую попытку, он будет сильнее, а она сама — слабее. И вообще, если вторая попытка еще представит. Двадцать два дня. Эта ночь была двенадцатой, завтра наступит двенадцатый день, они уже потратили большую половину времени, а она еще не отметила ничего особо важного, если не считать, что силы ее на исходе, и неизвестно было, переживет ли она завтрашний день.
Она подошла к свернутой постели, расстелила ее на полу и уже наклонилась, чтобы лечь. При этом она глянула в угол, где спал Анссет, а затем вгляделась повнимательнее и поняла, что мальчик не спит, как это было в прошлые дни. Его глаза были открыты. И он следил за ней.