— Слушай, Леша, режут ведь сейчас гранит машинами, верно?
— Ну?
— Вот эти машины и прицепить к тракторам, чтобы убирали гибриды.
Леша процедил сквозь зубы что-то невнятное. Валька переспросил. Тогда Леша вполне отчетливо сказал, что все ерунда и думать об этом не стоит.
— Что — ерунда? — удивился Валька.
— Гибриды. Я забыл одну вещь…
Дальше стало ясно, что именно. Он, оказывается, упустил из виду особенность бамбука. Бамбук, оказывается, цветет и дает семена только раз в семьдесят — восемьдесят лет. И это, конечно, меняет дело. При таком положении от скрещивания пшеницы с бамбуком проку будет не много. Пятитонка, предположим, посеет гибрид, а убирать урожай смогут только Пятитонкины внуки. Какой смысл?
Смысла явно не было. Разговор сам собой оборвался. Мальчики встали и дружно взялись за прополку верной, ничем их пока не обманувшей кукурузы.
Глава седьмая
Куры блаженствовали. За весь их куриный век не было им так спокойно на дворе Брагиных, как сейчас. Никто не гоняет, никто не учит планировать с крыши вниз, никто не доводит петуха до истерики.
Что ж, Леша не отрицает: было. И тренировка кур в мастерстве планирующего полета была, и бои петуха с метлой устраивались, и многое другое тоже. А сейчас ему не до кур. Он вообще целыми днями не бывает дома.
И хотя мать заметила, что куры прибавили в весе и стали лучше нестись, а петух ходит гордый и перекрывает своим кукареканьем всех соседских кочетов, чего с ним раньше не было, — ее это не радует. Правильно связав благополучие куриной стаи с длительными отлучками Леши со двора, она встревожилась: где пропадает младший? Долго ли мальчишке от рук отбиться.
Об этом и зашел у нее разговор с Костей.
Дело было недели через три после того знаменательного дня, когда Костя, отправившись с ребятами купаться, потерял сандалию и наткнулся на полянку с пещерой.
Мать, придя в тот день с фермы раньше обычного, хлопотала возле печки, готовила обед.
Что-то помешивая в кастрюле, мать окинула взглядом пустой и непривычно тихий без Леши двор, задумалась, потом окликнула старшего:
— Костя!
Костя вышел на крыльцо, потянулся, сделал глубокий вдох и выдох.
В глазах матери просиял теплый огонек.
— Засиделся?
— Ага. Хорошо работается. Как в читальне: тихо, спокойно.
— Вот насчет тишины… Смутно мне, Костя. Где это Леша, думаю, гоняет? Ты бы все-таки приглядывал. За отца небось.
— Приглядываю, мать, не беспокойтесь, парень при деле.
— Что-то не слышала.
— Ну как же, опытный участок… В звеньевых ходит.
— Это при школе-то?
— Не совсем. Самостоятельное звено. Можно сказать, научно-экспериментальное.
— Ты надоумил?
— Вроде я…
— Ну-ну, дай-то бог. Хоть по-научному, хоть там еще как, лишь бы не болтался.
— Что вы! Как зверь работает.
Костя вернулся к себе, а мать продолжала готовить обед, когда во дворе появился мальчик в очках.
— Здравствуйте, — сказал он. — Леша дома?
Мать вытерла руки о фартук.
— Здравствуй. Нет его. Ты чей?
— Горишиных. С Зуевки. Может, знаете?
— Горишиных? — обрадовалась мать. — Как же не знать. Твоя сестра в моей бригаде была, потом ушла, правда… Она замуж собиралась. За землемера. Такой курчавый, с усиками, в парикмахерской волосы завивает. Вышла?
— Вышла.
— Ну и слава богу. К Леше-то у тебя что?
Мальчик переступил с ноги на ногу, поправил очки.
— За книгой пришел я. «Три мушкетера» кончил, «Двадцать лет спустя» нужно, продолжение… А библиотекарша не дает. Что взял, говорит, то сдай — и про мушкетеров, и про кукурузу. А про кукурузу у него, у Леши вашего.
— О господи! — растерялась мать. — Мушкетеры… Это что же, культура какая?
— Нет, они во Франции жили. На дуэлях дрались.
— Хулиганы, значит?
— Зачем — хулиганы? Они хорошие были, смелые… — Очки сползли, и мальчик снова их поправил. — Так вы скажите Леше: пусть принесет.
Мать кивнула:
— Ладно, скажу.
— Сегодня пусть.
— Ладно.
Мальчик взялся за щеколду калитки.
— До свидания.
— До свидания. Сестре передай: поздравляю, мол.
— Спасибо.
Калитка скрипнула. Мальчик ушел.
В последнее время это бывало не часто: Леша поспел к обеду.
Поплескался под рукомойником и с влажным лицом, на котором было явственно видно, каких пределов достигло сегодня Лешино стремление к чистоте, сел за стол.