Осужденный попытался разнять закованные в кандалы руки и радостно проговорил:
— Она пришла! Идет ко мне. Она не забыла меня!..
В то же мгновение незнакомка поднялась на ступеньки лестницы. Она опустила капюшон плаща, скрывавшего дивную головку с белоснежными локонами, какие по моде того времени носили знатные придворные дамы.
— Лора! Дорогая моя, ненаглядная Лора! Ты пришла ко мне, к опозоренному, к обесчещенному, выставленному у позорного столба.
Она обвила его шею своими точеными руками и, рыдая, воскликнула дрожащим голосом:
— Дай мне поцеловать твои руки, скованные кандалами. Дорогой мой! Ты переносишь мучения, ты страдаешь из-за меня, из-за твоей Лоры.
В этот момент луна вышла из-за облаков и нежным светом озарила бедных влюбленных, приникших друг к другу и смешавших свои горячие слезы.
Глава 2
ЧУДЕСНАЯ ПЕЩЕРА
В неописуемом блаженстве Лейхтвейс смотрел на прелестную девушку, стоящую рядом с ним у позорного столба, нежно обняв его.
Все мучения, вся горечь, весь позор минувшего дня, казалось, куда-то исчезли из памяти его.
— Ты пришла, Лора! Ты не оставила меня. Этим ты сгладила все, и я буду помнить это, пока буду жив. Пока сердце мое будет биться, я буду благословлять тебя!
Лейхтвейс произнес эти слова в глубоком волнении, прижимаясь еще крепче к доверчиво склонившейся к нему девушке.
Лора долго целовала его в губы, глаза и щеки.
— Дорогой мой, — шептала она, — мой честный и отважный Веселый Гейнц! Не тебе меня благодарить, — я должна просить у тебя прощения за то, что довела тебя до позорного столба. Ты молчал, охраняя мою девичью честь, мое доброе имя. Из-за меня ты всенародно обесчещен. Ведь это я назначила тебе в ту ночь тайное свидание в парке, чтобы известить тебя о непреклонном решении моего отца выдать меня замуж за графа Сандора Батьяни… Я ненавижу и презираю этого венгра всей душой. Но сам герцог и его супруга, всегда так приветливо и мило относившиеся ко мне, и те стали на сторону графа. Я не знаю, чем Сандор Батьяни пленил весь двор, но приходится сознаться, что он имеет непонятное влияние на герцога, а через него и на всех других.
Нежно и боязливо, как бы страшась близкой опасности, Лора прижалась к закованному в кандалы Лейхтвейсу, крепко обнимая его. Она точно искала у него защиты и спасения от угрожавшей ей опасности от невидимых врагов.
Склонив голову на его плечо и глядя на него своими темными, бархатными глазами, она продолжила:
— Как сейчас вижу я ту ночь, когда мы с тобой, так же прижавшись друг к другу, сидели под вековой липой в герцогском парке. Я делилась с тобой моим горем и молила тебя спасти меня от надвигающейся гибели. Я клялась тебе, что скорее погибну в волнах Рейна, чем соглашусь попасть в объятья Сандора Батьяни. Вдруг ты внезапно вскочил, схватил лежавшее рядом в траве ружье, прицелился и выстрелил. Прогремел выстрел, и в парке раздался протяжный предсмертный стон. «Беги! — крикнул ты мне. — Беги скорее!» В безумном страхе я повиновалась. Я помчалась не разбирая дороги через кусты и в разорванном платье, вся дрожа от страха и ужаса, бросилась дома на постель. Я до утра не сомкнула глаз в ту ночь, на коленях умоляла я Господа Бога охранить тебя от горя и несчастья. На другое утро, за завтраком, мне рассказали печальную историю. Будто гоф-фурьер герцога Генрих Антон Лейхтвейс минувшей ночью был схвачен лесничим и его помощниками в лесу с дымящимся ружьем в руках. Убитый олень, лежавший в двадцати шагах от него, явно выдавал его вину. Говорили, что герцог был страшно взбешен этим поступком своего слуги, которого до этого времени он очень ценил, и приказал наказать его примерно. У меня при этом рассказе чуть сердце не разорвалось от горя и отчаяния. Ведь одна только я знала, что ты невиновен, что ты можешь одним-единственным словом снять с себя ужасное обвинение. Но я была твердо убеждена в том, что ты скорее пойдешь на пытку, чем выдашь судьям истинную причину твоего пребывания в парке.
— Да, Лора, — ответил Лейхтвейс, и в глазах его засиял луч искренней, теплой любви, — они могли бы пытать меня, предать смертной казни, но я все-таки не выдал бы нашей тайны. Что сказали бы жалкие сплетники и клеветники, если бы только узнали, что графиня Лора фон Берген, самая добродетельная, самая гордая из всех придворных фрейлин, которую за красоту ее прозвали «жемчужиной Рейна», любит человека, занимающего при дворе такое ничтожное место. Человека, у которого нет ничего, кроме чести и огромной любви и преданности к тебе, моя Лора.
Она крепко обняла его и поцеловала.
— Скажи мне, в кого ты тогда стрелял? — спросила она. — В кого ты целился в ту ночь? Я ведь до сих пор не знаю этого.
— Я разрешу эту загадку, — резко произнес Лейхтвейс. — Пуля была предназначена для графа Сандора Батьяни, твоего жениха, который, спрятавшись в кустах, подслушивал нас. Я хорошо видел его перекошенное от злости лицо. Меня охватила такая ненависть к нему, что я потерял всякую власть над собою и выстрелил в похитителя моего счастья. Но благодаря странной случайности пуля моя не попала в графа, а угодила в пробегавшего в этот момент за кустами оленя. Граф бросился бежать, а меня схватил лесничий со своими помощниками. Они как раз выслеживали этого оленя. И вот завтра, — глухим, надорванным голосом продолжал Лейхтвейс, — завтра меня запрут в тюрьму, и я навсегда лишусь своей Лоры.
Прелестная девушка подняла руку.
— Этого не будет! — воскликнула она. — Клянусь тебе нашей любовью и ясным светом озаряющей нас в этот момент луны, что я не допущу этого. Ты будешь свободен, мой Гейнц, а я, Лора фон Берген, буду твоей женой.
— Моей женой, — с блаженной улыбкой повторил Лейхтвейс, — моей дорогой, ненаглядной женой.
Слезы счастья и радости полились из его глаз.
— Теперь выслушай меня, — продолжала она, сильно волнуясь, — каждая минута дорога, мы должны действовать решительно. Палач спит, в его кармане находится ключ от твоих оков. Погоди — я возьму у него ключ.
— Лора! Ты для меня решаешься на кражу?
— Ты ведь страдал и мучился из любви ко мне. Ты сделал в тысячу раз больше, чем делаю я теперь.
Тихо подкралась она к палачу, спавшему крепким сном на лестнице ратуши. Оглянувшись кругом, осторожно запустила руку в кожаную сумку, висевшую у него на поясе. Красный Мартин безмятежно улыбался. Видел ли он хорошие сны или быть может только притворялся спящим, дабы дать возможность любящей белокудрой красавице спасти его друга. Веселого Гейнца? Так или иначе, но Лора благополучно вытащила ключ из сумки палача, и, спустя несколько минут, оковы с легким звоном упали с ног и рук Лейхтвейса.
Он был освобожден! Он может теперь покинуть позорный столб. Радостно обнял он Лору, и губы их слились в долгом, жемчужном поцелуе. Он с восторгом глядел в темные и полные страсти глаза самоотверженной девушки, не побоявшейся тайком пробраться на площадь, чтобы утешить и помочь освободиться своему возлюбленному.
Наконец Лора опомнилась.
— Нужно расстаться, — прошептала она, — через неделю мы вместе навеки. Беги в горы, Гейнц, поживи у кого-нибудь из твоих друзей, которых у тебя там много. Вот возьми этот кошелек с золотом, он пригодится тебе. Через неделю должна состояться моя свадьба с графом Батьяни. Чтобы обмануть окружающих, я для виду соглашусь на все. Но когда граф отвезет меня в свой замок, ты должен быть наготове, чтобы увезти меня. Я пойду за тобой, куда ты прикажешь, я буду делить с тобой и горе и нужду, я буду работать. Если нужно, мы убежим с тобой в Америку и там начнем новую жизнь. Мы продадим мои драгоценности и таким путем добудем необходимые средства. Графиня Лора фон Берген умрет, а Лора, жена Лейхтвейса, будет счастливейшим созданием в мире.
— И пусть мне тогда завидуют боги. Прощай, дорогая. В нашу брачную ночь я приду за тобой.
— Пусть свет осуждает меня! — воскликнула Лора в слезах. — Господь видит мое сердце, он знает, что иначе я поступить не могу. С тобою я буду жить, с тобой я и умру!