Посмотрим на предложенную идею чуть поближе. Первое соображение. Распад одного атома радона дает одну альфа-частицу, пробег которой в воздухе не превышает двух сантиметров, а способность выбить в воздух молекулу гипса сохраняется на первых миллиметрах, и то лишь при соответствующем попадании, вероятность чего менее одного процента. Учитывая эту вероятность, а также значение числа Авогадро, получаем, что для того, чтобы выбить в воздух один грамм гипса, нужно порядка 1000000000000000000000000 распадов в непосредственной (миллиметры) близости от стены. Имея в виду, что для многих из описанных агрегатов (например, гипсовый снег) скорость роста чуть ли не грамм на квадратный метр в год, получаем, что в пещере должен быть такой радиоактивный фон, что человек помрет в ту же секунду. Как в эпицентре атомного взрыва. Второе соображение. При каждом распаде радона образуется, причем именно в аэрозоле, атом свинца, полония или висмута. Словом, тяжелых металлов. Учитывая вероятности и соотношения атомных весов, на один грамм перенесенного по воздуху гипса придется около трехсот грамм образовавшейся в воздухе смеси этих металлов. То есть — описываемые агрегаты должны получаться не гипсовыми, а свинцовыми с совсем малюсенькой примесью гипса. Пожалуй, достаточно.
В начале главы я уже отмечал, что спелеоминералогия занимается практически только минеральными агрегатами, но не самими минералами, разнообразие которых в пещерах весьма невелико. В общем случае это верно, но в отношении уникальных пещер, и, в частности, пещер системы Кап-Кутан — не совсем. В этих пещерах встречается большое количество минералов, представляющих серьезный интерес, причем не только для минералогии пещер, но и для минералогии в целом.
Не буду описывать всю чуть ли не полусотню найденных в Кап-Кутане минералов, сделавших эту систему второй в мире по минеральному разнообразию, и остановлюсь только на самых интересных и показательных.
Первая интересная находка было сделана только в 1985 году, опоздав почти на десять лет. Пещера Промежуточная сыграла со всеми нами шутку такого свойства, что до сих пор смешно и немного стыдно.
Немного выше я уже распространялся про существовавшую в недавнем прошлом моду валить на гидротермальные процессы все то, что сейчас валят на аэрозоли, и кое-что еще. Кораллиты и геликтиты Промежуточной были настолько необычны, что вызвали достаточно естественную для того времени реакцию многих исследователей срочно объявить ее гидротермальной пещерой. Долго и доблестно боролись мы на всяких конференциях и в научной периодике с этой ерундой. Пока не обнаружили, что гидротермальная активность в пещере все-таки была. Правда — существенно раньше, чем образовались все те натеки, о которых шел спор. Они-то абсолютно нормальные, и к термальному процессу никакого отношения не имеют.
Причем следы гидротермальной активности и образовавшиеся в то время натеки в Промежуточной видны настолько явственно, что, пожалуй, это чуть ли не самая показательная из гидротермально обработанных пещер мира. И мимо этих следов можно пройти, не заметив их, только в двух случаях: когда человек слеп и когда он вообще никуда не смотрит, даже под ноги.
Как это ни прискорбно, но именно второй вариант и имел место быть. Красивые залы пещеры со всякими сногсшибательными натеками — это одно. В них хочется ходить, смотреть и изучать. Галереи, по которым к ним нужно идти — совсем другое. Красот в них нет, жарко, душно. Хочется побыстрее дойти до красивых мест. Никому просто и в голову не приходило присмотреться к пустым каменным стенам или пошарить на полу. Как позднее обнаружилось, в экспедиции 1981 года, когда мы брали с собой Степанова и я ему сам показывал Промежуточную, мы с ним именно ходили ногами (в прямом смысле) по роскошным крупным кристаллам флюорита — минерала для пещер чрезвычайно редкого и, как тогда считалось, во всех случаях имеющего гидротермальное происхождение. Чрезвычайно приметного ярко-фиолетового цвета. А такие цвета в пещерах практически никогда не встречаются.