«Ну и что? – тут же перебил меня скептический внутренний голос. – Ты же, болван, всё равно будешь весь вечер мямлить, тянуть, откладывать до последнего! Я же тебя (тут многоточие), как облупленного знаю!»
Да, к сожалению, я себя знал! И в данной, стопроцентной, как говорится, голевой ситуации, я всё-таки сумею ухитриться и пробить со всего размаха выше ворот. Метров этак на пять выше…
– А, чёрт!
Я вытащил из шкафчика над столом початую бутылку армянского коньяка, до краёв наполнил фужер. Потом вздохнул и залпом его опрокинул.
«Не поможет! – с ехидцей заметил внутренний голос. – Зачем зря добро переводить?»
«Заткнись, осёл!» – мысленно рявкнул я на его, и тут же снова набухал себе полный фужер.
Но пить не стал. Не хотелось как-то пить. Подержал, повертел фужер в руке, потом аккуратно поставил его на стол. Встал, бездумно прошёлся по кухне. Сервировка стола, ещё недавно казавшаяся вполне приличной и даже стильной, вдруг поразила меня своей вопиющей безвкусицей. Не зря же Наташа так странно на неё посмотрела…
«Надо срочно всё поменять! – мелькнуло у меня в голове. – Может, коктейли какие сообразить? Да я уже и позабыл, как они соображаются, эти коктейли! И мороженного нету… Да и вообще…»
И тут я услышал, что Наташа окликнула меня по имени… услышал, подбежал к ванной, и вдруг с удивлением обнаружил, что дверь ванной не только не заперта, но и, наоборот, чуть приотворена. Кровь мигом прихлынула к моему лицу, жаркими молоточками застучала в висках…
– Саша! – снова послышался голос Наташи. – Ты где?
– Здесь! – сипло проговорил я, судорожно пытаясь проглотить какой-то сухой шершавый комок, прочно застрявший в горле. – Я здесь!
«Зря второй фужерчик не хлопнул!» – с запоздалым раскаяньем подумалось мне.
– А ты не сильно занят?
– Нет! – Я кашлянул, тщетно стараясь прочистить горло. – А ты чего хотела?
– Если тебе не трудно, потри, пожалуйста, спину.
Да, это была уже и не стопроцентная даже… это была сверхстопроцентная голевая ситуация! Двухсотпроцентная! Только самый распоследний кретин ухитряется бить мимо из подобной ситуации!
Впрочем, я и есть этот самый «распоследний кретин»!
Старательно и аккуратно тёр я мочалкой из натуральной губки Наташины плечи. (Боже, с каким наслаждением я покрывал бы нескончаемыми поцелуями эти плечи!). Потом руки мои переместились чуть ниже, на ту часть спины, которая не была скрыта водой. Я тёр, а Наташа, абсолютно не чувствуя необычности ситуации (или делая вид, что не чувствует), оживлённо болтала со мной о чём-то совершенно постороннем. И эта весёлая, непринуждённая её болтовня действовала на меня наподобие холодного отрезвляющего душа. Наташа была так близка и так доступна… но я то знал, что близость и доступность эти весьма и весьма условны. А, может, всему виной проклятая моя нерешительность?
«А я тебе что говорил?!» – мысленно вякнул, было, внутренний голос, но я так свирепо на него цыкнул (тоже, разумеется, внутренне), что он моментально и надолго заткнулся.
А Наташа, сама того не осознавая (а, может, и осознавая, кто знает?), добивала меня окончательно, вдруг решив безотлагательно поменять воду. И по мере того, как падал-убывал уровень воды в ванне, открывая для меня всё новые и новые перспективы для общественно-трудовой деятельности, всё сильнее начинали дрожать мои руки, с трудом старающиеся удержать в повиновении выскальзывающую мочалку. А вокруг были эти проклятые зеркала, и куда бы я не поворачивал голову…
– Ну, что ты, как сонный! – с оттенком лёгкого неудовольствия сказала Наташа. – Посильнее можешь?!
От отчаянья я закрыл глаза и попытался работать вслепую, но легче от этого, увы, не стало. Наоборот, скорее…
– Вот так, хорошо! – одобрила Наташа. – А теперь пониже!
И снова принялась болтать о чём-то, ко всему происходящему не имеющим ни малейшего отношения.
«Бог ты мой! – я представил на своём месте Витьку, и чуть было не разревелся от отчаянья и горькой обиды на собственную свою неполноценность. – Почему… ну, почему я такой?!»
Вода к этому времени сошла совершенно… и эти зеркала вокруг… и куда бы я не пытался повернуть голову…
– Ну, всё! Довольно! – объявила Наташа, вновь открывая краны. – Благодарю!
И, словно почувствовав, что после всего пережитого даже такой телёнок, как я способен выйти из-под контроля и натворить глупостей, поспешно добавила:
– Иди на кухню! Я скоро!
И я послушно пошёл. На кухню.