– Надоела эта мура! – сказала она почти безразлично, но я всё же успел уловить в этом её почти безразличном голосе какое-то странные нотки, какое-то волнение, что ли… – Я стихи лучше почитаю. Хочешь вслух?
– Хочу! – сказал я, тщетно ломая голову над этой её удивительной непоследовательностью.
Когда часы стали бить одиннадцать, Наташа вдруг спохватилась, что уже поздно.
– Слушай, а ведь спать пора! – озабоченно произнесла она и, улыбнувшись, добавила: – Ну, куда ты меня спать уложишь, хозяин?
– Сейчас постелю, – пробормотал я и вышел из зала.
Расстилая ей в родительской спальне, я уныло подумал, что, скорее всего, и последний этот шанс будет мной безнадёжно упущен. Чёрт бы меня побрал, и эту мою гипертрофированную сверхзастенчивость!
– Шикарная кровать! – восхитилась Наташа, входя в спальню. – А сам то ты где ляжешь?
Судорожно сглотнув сухой противный комок в горле, я еле слышно пробормотал:
– У себя в комнате, как всегда. Ты не беспокойся.
– Ну, вот и замечательно! – обрадовалась Наташа, и эта неподдельная радость её мучительно-больно кольнуло моё, и без того уже донельзя истерзанное сердце. – Спокойной ночи, Саша!
– Спокойной ночи! – пробормотал я и вышел из спальни.
Зайдя на кухню, я обессилено плюхнулся за стол. Вот тебе и «последний шанс»! Мазила! В пустые ворота с двух метров…
И я подумал, что таким безнадёжным олухам, как я, может, и, вообще, не стоит рождаться на свет божий… ну, а ежели и случится иногда подобное недоразумение, так не лучше ли самому всё вовремя осознать и вовремя, как говорится, смыться? И очень даже просто! Достать батину «тулку», и как старик Хемингуэй…
Минут десять, не меньше, я сидел и, этак, всесторонне смаковал картину собственной гибели. Вернее, не самой гибели даже, а всего того, что будет потом… Сразу же после…
Особенно удавались мне сцены с безутешно рыдающей над моим бездыханным телом Наташей. Наконец-то и она всё-всё поймёт, но будет уже, увы, слишком поздно…
Потом мне стало противно. Я тряхнул головой, как бы отгоняя прочь навязчивые дурацкие эти мысли, и тут мне захотелось… напиться. Просто напиться, до чёртиков, до поросячьего визга, до отрубона напиться, и обязательно уснуть под столом. И пусть она утром посмотрит, полюбуется.
Бутылка из-под коньяка естественно оказалась пустой. Поэтому я снова полез в ящик над столом и решительным жестом выволок оттуда непочатую бутылку «Столичной». Минуту колебался, а потом разом свернул ей шею.
Так. Где мой фужерчик? Ага, вот он, притаился родимый! А ну, иди сюда, дорогой, подставляй-ка горлышко! До краёв, только до краёв!
– За ослов! – провозгласил я тост и старательно чокнулся с бутылкой. – Милые люди, эти ослы, хорошо рядом с ними жить! Они ушками хлопают себе… а разные там Викторы Андреевичи в это время…
Я выпил залпом и, не закусывая, налил себе снова.
– Ещё раз за ослов!
Я пил и не пьянел. Да и пить, собственно, не хотелось, противно было пить. Хотелось выть за весь голос. Сейчас вот выйду на балкон и завою. На луну. Интересно, а есть ли, вообще, сегодня луна? Кажется, не было, а, может, и появилась уже…
Водки в бутылке оставалось уже меньше половины, когда я понял, что больше не выпью ни грамма. Бесполезно.
Странно, но я был ещё трезвее, чем полчаса назад. Закурить, что ли? Впрочем, я же обещал не курить! Или закурить всё-таки?
Я встал, бездумно и бесцельно зашёл в ванную и тут же пулей вылетел обратно. Нет, в ванную мне сейчас заходить не надо. Не стоит мне сейчас заходить в ванную…
Я снова подумал о Наташе. Интересно, спит она сейчас или ещё нет? Ясно, что спит. Пятый сон уже видит…
Вздохнув, я вновь вернулся на кухню и сел за стол.
А, может, всё это не случайно? И её желание пойти ко мне сегодня, и всё остальное. Ну, то, что было в ванной. И ночевать осталась…
А я осёл!
– Хватит! – сказал я самому себе. – Пора становиться человеком! Ты сейчас же встанешь и пойдёшь туда, к ней! А там… будь что будет!
– Не пойду! – огрызнулся я. – В неведении всё же есть хоть какая надежда, в отказе же…
– Я тебя за шиворот потащу, идиота такого! А ну, вставай живо!
И я встал. И пошёл.
Когда я вошёл в спальню, в окошке действительно была луна. Большая и круглая. Она заливала серебристо-голубоватым светом всю комнату, и Наташа была видна как на ладони, и лунные зайчики играли в её волосах…
Я подошёл поближе и, затаив дыхание, наклонился над ней.
Наташа спала, я услышал её ровное лёгкое дыхание.
«Убирайся отсюда! – мысленно приказал я себе. – Она спит, что тебе ещё надо?!»