«Ну, вот и всё! – с сожалением подумалось мне. – Представляю, что мне сейчас будет за наглость!»
Но мне ничего не было. Давно уже затихли где-то вдали шаги вконец расстроенного Николая, а мы всё стояли, тесно прижавшись друг к другу, и губы наши всё не желали и не желали разлучаться.
– Сумасшедший! – прошептала Ленка, на одно короткое мгновение освобождаясь из моих объятий. – Ты мне чуть руку не сломал!
И снова замолчала, наткнувшись на мои губы.
Прошло ещё несколько минут.
– Ну, всё, Санечка! – Ленка вдруг мягко, словно кошка, выскользнула из-под моих объятий. – Не забывай, что нас ждут!
– К чёрту! – пробормотал я, вновь пытаясь обнять её. – Давай останемся! Никуда не хочу ехать! Останемся, а?
Но она лишь отрицательно покачала головой.
– Некрасиво получится! Пошли.
И мы пошли.
Влезая в машину, я, даже не глядя, ощущал на себя настороженный Наташин взгляд. Но мне уже было всё равно, и я уже не раздумывал больше. Я был влюблён, и влюблён по уши.
«Сама виновата! – мысленно сказал я Наташе. – Эгоистка несчастная! Так бы и держала век на привязи, ни себе, ни людям!»
Отступление. За двое суток до…
Старенький «уазик» по-прежнему немилосердно трясло и подбрасывало, но профессор, казалось, даже не замечал этого, всецело погружённый в свои мысли.
«Неужели я увижу Нину? – думал профессор. – Сегодня, через какие-то два часа я снова увижу Нину! Я буду смотреть на неё, разговаривать с ней… Невероятно!»
Профессор вытащил портсигар.
– Это ничего, если я закурю? – спросил он у водителя.
Тот лишь безразлично пожал плечами.
Профессор закурил, протянул водителю портсигар.
– Спасибо, Виталий Павлович! – усмехнулся тот. – Не курю!
– Не курите? Вот молодец!
Шофёр ничего не ответил, и профессор, откинувшись на спинку сиденья, вновь погрузился всецело в тягостные свои размышленья…
Нина. И так рядом. Кто бы мог подумать!
Три года… и ни одной весточки, ни единой даже весточки за всё это время. И вдруг, как гром с ясного неба, этот вчерашний её звонок. И тон такой, сухой, безразличный…
Череп неандертальца… надо же!
Но вот, наконец, самые последние городские кварталы остались позади, и мы вырвались из-под бдительного ока ГАИ на оперативный простор.
Сергей вздохнул с облегчением. Медленная езда, да ещё по городским улицам – для него пытка несносная…
– Полный вперёд, Витёк?
– Самый полный! – орёт в самое ухо Наташи Витёк. – Отдать швартовые!
– Псих, да?!
Повернувшись к нам, Наташа очень выразительно покрутила пальцем у виска.
– Молчы, жэнщына, когда джыгыты разговарывают!
– Джыгыт, тоже мне!
Из-за плеча Серёги я внимательно слежу за стрелкой спидометра. Ленка уже не сидит у меня на коленях, она настояла, чтобы мы чуть потеснились, и Витька проделал сие с преогромной даже готовностью. Так что теперь Ленка сидит между мной и этим котярой облезлым…
А я… я слежу за стрелкой спидометра.
100… 105… 110…
Добравшись до ста двадцати, стрелка вздрогнула и как-то нерешительно остановилась.
120… 120… 120… 121…
Это значит, стрелка вновь пустилась в путь. Вот она подошла к цифре сто двадцать пять, вот доползла уже почти до ста тридцати, но, не удержавшись на занятых позициях, снова откатилась к полюбившейся цифре 125… откатилась и замерла там, как приклеенная…
125… 125… 15…
Я внимательно слежу за теперь уже неподвижной стрелкой. А что мне ещё остаётся делать!
Р-р-р-ы-ы-ы! Ж-ж-ж-и-и-и!
Это навстречу нам с визгом и скрежетом проносятся встречные автомобили. И всякий раз Наташа крепко зажмуривается и испуганно повторяет:
– Ой, мамочки мои!
И, немного оклемавшись, требует решительно:
– Сергей, не сходи с ума!
Новая встречная машина… и новый испуганный Наташин писк…
– Сергей, я кому сказала!
Глас вопиющего в пустыне…
Сергей улыбается.
А где-то там впереди – «слияние с природой»…
Хорошо! Всё хорошо, но…
Слева сопит мне прямо в ухо мрачный Жорка. (Интересно, из-за Симочки своей ненаглядной, или просто головка бо-бо после вчерашнего у человека?) Справа же…
А справа Ленка (подумать только!) уже оживлённо рассказывает что-то Виктору свет Андреевичу, а тот даже глазки свои кошачьи закатил от удовольствия. Внимает, так сказать…