Он не знал, что целовать нужно не зубы, а губы. Или знал, но губами не ограничивался. Ну и на здоровье. Дело это интимное, обсуждению не подлежит. Но при чем здесь белые мыши?
Правильный ответ стоял в стороне и помалкивал. Самые правильные всегда стоят в стороне, потому что за неправильными у нас не пробьешься.
И заключался правильный ответ в том, что работала Катерина в лаборатории по испытанию зубной пасты. Мышки у нее были как летчики-испытатели, только что не летали. Потому что белая мышь — это не летучая мышь.
Белые мышки до того привыкли чистить зубы, что сами прибегали и раскрывали рты, как раскрывала Катерина для Ваниных поцелуев. И, уже начищенные, стояли в ожидании: а мордочку умыть? Но Катерина на это не шла, хотя свою мордочку каждый день умывала. И она говорила мышкам:
— Нет, ребята, умывать мордочки — это не наша работа. Наша работа — чистить зубы, не более того.
Мышки вздыхали: кому что на роду написано. Кому зубки чистить, кому мордочки умывать. И зачем испытывать судьбу, когда наше дело — испытывать пасту?
А когда Ваня спрашивал, какая у Катерины работа, она отвечала, что чистит зубы, но не уточняла, кому. Ваня понимал это как намек и больше не расспрашивал, а сразу начинал целовать, а Катерина ему в этом помогала.
Хорошо, что мышки их не видели, а то б они и за этим делом мордочки потянули. И опять им объясняй.
А работал Ваня на мусоровозе. Не в кузове, а в кабине, за рулем. Работа интересная, столько всего повидаешь. Ваня не раз предлагал Катерине покатать ее на мусоровозе. Выехать куда-нибудь на природу или прокатиться по достопримечательным местам. Но Катерина отказывалась. Она привыкла ездить только в трамвае. Не барыня какая-нибудь, чтоб на персональном мусоровозе по городу разъезжать.
Однажды они сидели на лавочке под окнами лаборатории, и вдруг перед ними возникла белая мышка. Поднялась на задние лапки и давай тянуть мордочку и раскрывать рот.
— Это еще что за цирк? — удивился и даже слегка испугался Ваня.
— Это не цирк, это моя работа, — сказала Катерина и объяснила, в чем эта работа заключается.
Ваня удивился. Он и себе-то чистил зубы только по праздникам, а чтоб кому-то чистить, да еще кому!
Почему-то он подумал, что Катерина чистит зубы мышам своей личной щеточкой, а потом представил, как он целует эту мышь с начищенными зубами. И хотя у себя на мусоровозе он и не такое повидал, но тут ему стало неприятно.
— А какая перспектива? — спросил он, потому что у себя на мусоровозе всегда помнил о перспективе. Сначала мусоровоз, потом хлебовоз, а там и мерседес. А здесь что? От мышей к собакам, от собак к коровам?
Катерина не ответила на этот вопрос. Она считала, что у нее с Ваней перспектива одна, а тут, выходит, у нее должна быть какая-то отдельная перспектива. И когда Ваня ушел, а он ушел, в таких случаях всегда уходят, она поплакала, погрустила и пошла к своим мышкам, которые ее уже заждались. Почистила им зубки и, видя, что они продолжают тянуть мордочки, сказала:
— Ну, ладно, так и быть, давайте умоемся. Хоть это и не наша работа, хоть нам за нее денег не платят, но надо же когда-то пожить для себя!
И при этом подумала: как там ее Ваня на мусоровозе?
Козленкин
Козленкин жил один и общаться мог только с зеркалом. Зеркало, чтоб вы знали, играет в нашей жизни выдающуюся роль. Без него мы оторваны от себя, не держим себя в поле зрения, можем и допустить во внешности какую-нибудь ошибку. В какой-то момент нам может показаться, что мы вообще не существуем: как это проверить, если себя не видать?
А с зеркалом уже другое дело. Посмотрел — и сразу видишь: вот он я, полюбуйтесь! Что-то даже можешь в себе подправить, видоизменить, чтоб на тебя смотреть не было тошно.
У Козленкина было большое зеркало, и прямо перед ним, на противоположной стенке, он вывешивал различные эпизоды исторических событий. Ох, до чего же он обожал видеть себя на фоне исторических событий! Полки ряды свои сомкнули, в кустах рассыпались стрелки, катятся ядра, свищут пули, нависли хладные штыки, — и тут же Козленкин, представляете? Или на фоне какой-нибудь битвы за Москву. Под командованием Дмитрия Михайловича Пожарского или Георгия Константиновича Жукова. И тогда он видел себя в зеркале Дмитрием Михайловичем Пожарским или Георгием Константиновичем Жуковым. Или даже Александром Филипповичем Македонским.
Работа у Козленкина была мелкая. Он работал корректором и жил на фоне сплошных ошибок. Но грамматические ошибки его не волновали, их Козленкин вообще не замечал. Все его внимание было сосредоточено на ошибках посерьезней. Политических. Исторических. И даже философских, о жизни и смерти, двух главных субстанциях нашего с вами существования.