Тогда даже до Яна дело дошло — приют-то на его деньги открыт. Его светлость изволила нанести мне визит. Я была счастлива видеть его, но вышло не очень хорошо. Не знаю уж, что ему наговорили, но разговор у нас получился тяжелый.
- Вы бы, Софья Александровна, в чужие дела не лезли, - ядовито выговаривал он мне тогда, а я смотрела на его губы и изнемогала от желания вспомнить, какие они на вкус. — Если вам нечем заняться, то вяжите носочки для детей или там платки расшивайте, лишним не будет. А в мой приют больше не приходите, я запретил вас туда пускать.
От такого поворота я даже очнулась от сладких рез и недоуменно переспросила:
- Что значит «запретил»?
- Это значит, что вы туда больше прийти не сможете, - равнодушно пояснил Ян. — Слишком уж вы шумная.
- Но дети…
- Детям хорошо и без вас.
- Им плохо было! Они все… в ужасном состоянии, особенно младенцы!
- Не выдумывайте. Я там был, прекрасные дети.
- Но Ян, я всё видела!
- У вас, Софья, чересчур богатое воображение.
- А вас обманывают.
- Хорошо, - устало вздохнул он. — Хотите, прямо сейчас поедем в приют, и вы покажете, где там ужасное состояние младенцев?
- Хочу, - твердо ответила я.
- Одевайтесь.
Я накинула плащ — на улице моросил дождь - и разыскала корзину с орехами и петушками на палочке — я всегда беру ее в приют.
- Это что? — заглянул в корзину Ян. — Этого не нужно. Дети хорошо питаются. Вы что, таскаете эту гадость каждый раз?
- Да, детям нужно сладкое.
- Зачем? Чтобы у них зубы потом болели? Женщины! — он закатил глаза, вырывая у меня корзину и оставляя ее на комоде. — Да идемте же, мне некогда с вами тут лясы точить, у меня работы полно.
Пришлось идти.
Ехать с ним в одном экипаже — блаженная мука. У него двухместное ландо, и правит он сам, а это значит, что я сижу рядом с ним. Наши бедра то и дело соприкасаются, отчего меня бросает то в жар, то в холод. К счастью, у меня хватает моральных сил как-то сосредоточиться на совершенно других мыслях — к примеру, о том, что ночлежки в столице не отапливаются. Пришла осень. Скоро люди будут замерзать. Ян странно косится на меня, но я не думаю, не думаю о том, какой он красивый. И о том, какие у него сильные руки. И о том, что случилось между нами год назад на маскараде.
- Софья, простите мое любопытство, - наконец, не выдерживает Ян, - вы ведь дружите с Георгом Селивановым? Вас часто видят вместе.
- Ну… - я не понимаю, что он имеет в виду, но сердце вдруг начинает колотиться с бешеной скоростью. — Мы друзья, да.
- Что он за человек?
- Хороший человек, замечательный.
- Вы любовники?
- А вам какое дело? Впрочем, да, вы правы.
В этот момент мне кажется, что я разом убиваю двух зайцев: даю понять Яну, что я вовсе по нему не сохну, и прикрываю свои отношения с Офицером.
- Будьте осторожны с ним, - выдает Ян после долгого молчания. — Мы приехали.
Он подает мне руку, помогая выйти из ландо, и я снова представляю, как была бы счастлива, если б этот мужчина каждый день улыбался мне. Каждый день держал меня за руку.
В приюте сегодня спокойно, не шумят дети, нет уроков пения, которые меня всегда забавляли. К сожалению, мне не дали даже заглянуть к «моей» группе малышей, Ян, как всегда спеша, потащил меня дальше в младшее крыло. Я зашла в спальню и обомлела: как день с ночью! Чистота, тишина, все младенцы спят. Одна нянька качает колыбель, вторая — кормит младенца грудью и шепотом поясняет:
- Кормилица я, некоторым деткам коровье молоко нельзя. Вот меня и наняли, чтобы самых слабеньких выкармливать.
Окна вымыты до блеска, полы сверкают, на столике возле двери стопка чистых пеленок и выставленные в ряд бутылочки. Я хлопаю глазами, не понимая — то ли мне в прошлый раз привиделось, то ли мой скандал имел последствия. Наверное, всё же — второй случай.
- А почему они все спят? — шепотом спрашиваю я няньку, а она вдруг бледнеет и оглядывается на кормилицу.
- А чего бы им не спать? — бойко отвечает грудастая тетка. — Они поели недавно, чистые, выкупанные. Разве льера не знает, что здоровый младенец много спит?
Я в самом деле не разбираюсь в детях такого возраста, ибо никогда с ними дела не имела, поэтому удовлетворенно киваю головой. А вот Ян почему-то недовольно хмурится и качает головой.
На цыпочках, чтобы половица ни одна не скрипнула, я выхожу из комнаты и удовлетворенно улыбаюсь.