Предисловие
Древний Египет. Новое царство.
Западный берег недалеко от Фив
Загорелый мальчишка, на вид лет четырнадцати, приоткрыл дверь старой хижины, обмазанной глиной вперемешку с илом, и осторожно выглянул во двор. Щурясь от дневного света, осмотрелся вокруг: ни живой души — значит, можно. И только подросток собрался выскользнуть на улицу, как его за растрепанные длинные волосы схватил старик и затащил обратно в прохладный полумрак.
— Хену, куда ты? Твои частые отлучки неизвестно куда до добра не доведут... — запричитал мужчина, разменявший уже седьмой десяток. Он, не выпуская мальчишеской гривы, тяжело опустился на земляную постель, выстланную листьями речного тростника. — С кем ты связался? С грабителями могил, ворами?
— Не волнуйся за меня, дедушка. Просто... — подросток сморщился от нараставшей боли и, почти согнувшись пополам, процедил сквозь зубы: — Она такая красивая...
— Тебе понравилась девочка, и я об этом не знаю? — нахмурился старик, еще сильнее сжимая пальцы в волосах внука. — Кто она?
— Я с ней не знаком, — соврал Хену, желая поскорее закончить этот допрос с пристрастием, — я вижу ее только издалека, а подойти боюсь...
— Молодость… Любовь… Ох, мой мальчик, тебе уже пятнадцать. Будь я хоть немного побогаче, нашел бы для тебя красивую невесту с хорошим приданым. Жаль, но тебе придется самому устраивать свою жизнь... Я уже стар, слишком стар. Ты же знаешь, как бы я усердно не работал, они не заплатят больше, даже чашки зерна из жалости не дадут, — старик разжал пальцы, отпуская подростка.
Едва заметная слеза скользнула по заросшей, изрезанной морщинами щеке, оставляя тонкий след, который был стерт иссохшей ладонью, но это не осталось без внимания Хену.
— Не надо, дедушка... — мальчик обвил шею деда худыми руками, успокаивая и усыпляя бдительность деда. — Амон все видит. Он не оставит нас. Я буду молить Хаппи и Мут о большом урожае на нашей делянке, стану работать там каждый день с восхода до заката. И у нас будет все хорошо. А еще… Я пойду во время разлива подмастерьем к лодочнику… У нас будет хорошая еда и праздничная одежда! Отпусти сейчас, дедушка...
— Ох, внучек, внучек... Болит у меня сердце. Послушай, не выходи сегодня из дома. Видел во сне, как сокол в короне беспощадно терзал когтями маленькую мышь, и никто не пришел на помощь. Не к добру такие виденья. И ты не поведал мне, кто она!
Старик медленно поднял руку, чтобы снова вцепиться в волосы своего непослушного внука и добиться рассказа о незнакомке, вскружившей голову осиротевшему подростку.
— Ну, дедушка... Отпустишь? — отвлекая внимание, наигранно захныкал Хену, потерся носом о шершавую щеку старика и, не дожидаясь ответа, схватил заранее приготовленный сверток и выскочил на улицу под летевшие вслед угрозы хорошей порки за неуважение к сединам единственного родственника.
Мальчишка бежал вдоль зарослей папируса, разросшегося на илистых берегах Итеру, пока не добрался до свободного от тростника участка, ведущего к воде. Оглядевшись вокруг и убедившись, что никого поблизости нет, развязал большой лоскут ткани, опоясывавший его, бросил рядом со свертком и вошел в теплую воду. Тщательно омыв тело, он подставил мокрую загорелую кожу горячему ветру. Обсохнув, мальчик обернул чистой тканью свои бедра, завязал концы красивым узлом. Глядя на свое отражение в спокойной воде, как мог, расчесал пальцами волосы, подвел глаза черной краской из толченого угля; он неторопливо надел на запястья самодельные браслеты из разрезанных стеблей папируса, а на шею — ожерелье из десяти нитей стеклянных бус — подарок возлюбленной. Еще немного повертевшись у кромки воды, как перед зеркалом, и, полюбовавшись собой, Хену взглянул на видневшиеся вдалеке белые крепостные стены Фив, где жила его любимая девочка. Спрятав старую одежду, он побежал в известное только им двоим место среди прибрежных зарослей. На мгновение мальчик остановился у дикорастущего шиповника, сорвал несколько благоухающих цветков и воткнул их в волосы.
И только он собрался продолжить свой путь, как вздрогнул от пронзительного крика: «На колени!» Хену настороженно обернулся. Недалеко стояли пятеро мужчин, облаченные в легкие доспехи, с кхопешами и палками в руках. По синему цвету их клаафов и набедренных повязок подросток понял — это не стражи порядка, охраняющие дороги в город, а личная охрана фараона. Он видел похожих мужчин около правителя во время больших праздников. Рядом с ними переминался с ноги на ногу невысокий хорошо одетый толстяк и указывал пальцем в сторону Хену. Один из охранников жестом велел мальчику подойти к ним. На дрожащих ногах тот сделал с десяток шагов и пал ниц.