— Шу-сю, девочка, не надо плакать! — со слезами на глазах проговорила Дао-цзин, поглаживая в темноте волосы подруги. — Запомни эту ночь навсегда!..
После смерти Линь Хун Дао-цзин невольно взяла на себя ее обязанности. Она относилась к Юй Шу-сю как мать и товарищ, воспитывала ее и заботилась о ней.
Дао-цзин чувствовала себя очень плохо. Целыми днями лежала она в забытьи на грязной, сырой деревянной кровати. Большая потеря крови, скверная пища, воспалившиеся раны делали свое дело: после гибели Линь Хун она сама была близка к смерти. На ее счастье надзирательница оказалась неплохой женщиной и часто приносила им мучной суп или бульон с яйцами, приводила тюремного врача. Юй Шу-сю тоже нежно и заботливо ухаживала за Дао-цзин, и в конце концов ее молодой организм поборол недуг.
На пятый день после казни Линь Хун в камеру принесли еще одну заключенную. Это была круглолицая полная женщина лет тридцати с желтым, дряблым лицом, но со звонким и чистым голосом. Едва коснувшись кровати, она сразу тепло заговорила с Юй Шу-сю, с удивлением смотревшей на новую узницу:
— Сестренка, сколько тебе лет? Такая молоденькая и уже в тюрьме! Вот уж не подумала бы…
Дао-цзин приоткрыла глаза. Юй Шу-сю ответила:
— Мне шестнадцать лет. А вы за что сюда попали?
— За революцию… А ты за что? Коммунистка? — Затем она повернулась к Дао-цзин и с теми же вопросами обратилась к ней.
В душу Дао-цзин закралось подозрение: эта женщина не похожа на революционерку. А если она обыкновенная преступница, то почему ее поместили сюда?.. Она бессильно покачала головой и не ответила. Вместо нее заговорила Юй Шу-сю:
— Сестру Линь очень сильно пытали. А несколько дней назад у нас здесь была Чжэн Цзинь — очень хорошая женщина, но ее казнили… У сестрицы Линь очень болят раны!
Юй Шу-сю простодушно намеревалась продолжать свой рассказ, но Дао-цзин кашлянула и тихо попросила:
— Шу-сю, дай мне глоток воды.
Девушка умолкла, быстро встала с кровати и, налив из старого жестяного бачка чашку воды, протянула Дао-цзин. Дао-цзин повернула голову и, когда брала чашку, крепко сжала руку Юй Шу-сю, многозначительно посмотрев на нее. Юй Шу-сю поняла, лицо ее залилось краской, она тихонько кивнула головой.
Женщина успела заметить, что Юй Шу-сю моложе и разговорчивее Дао-цзин, поэтому продолжала расспросы, обращаясь только к ней.
— Сестренка, как здесь хорошо, спокойно! — Она закурила и, подняв голову, следила, как дым поднимается к низкому потолку. Потом улыбнулась девушке.
— Я из восточного женского корпуса. Уж и наголодалась там! Три дня, как они объявили голодовку, — вы об этом, наверное, знаете?
Дао-цзин опешила.
— Голодовку? Где объявили голодовку? Вот глупые!
— Правильно! Действительно, дураки. — Женщина обрадованно повернула голову к Дао-цзин. — Даже те, кто не в партии, голодают вместе с коммунистами. Они выступают против каких-то тайных арестов гоминдановцев, против тайных казней, против какого-то предательства и отказа от борьбы с японцами… Там и в помине нет той тишины, что у нас здесь. А-а!.. Шумят, ну и пусть!.. — Она снова повернулась к Юй Шу-сю и улыбнулась. — Девочка, а вам передавали записку? Я слышала, что в тюрьме голодают все заключенные — человек триста-четыреста. Они договорились об этом, рассылая, по камерам записки.
Дао-цзин разволновалась и напряженно думала, что ответить провокаторше. Юй Шу-сю опередила ее:
— Вы совершенно правильно спросили. Мы хотим знать, от кого исходит решение объявить голодовку. Мы не видели записки. Почему они в нашу камеру ничего не прислали? Просто безобразие!
— Глупенькая ты. Вы люди ненадежные, поэтому коммунисты вам и не писали. И прекрасно! Будем кушать в свое удовольствие. Я, пока с ними сидела, наголодалась, они ведь и меня заставляли отказываться от еды. Разве такое выдержишь!
Провокаторша, притворявшаяся заключенной, была так раздражена, что сразу же обнаружила себя.
Юй Шу-сю вдруг пристально посмотрела на нее и злобно плюнула ей в лицо:
— Ах ты, дрянь бессовестная! Змея! Обжора! Боялась помереть с голоду, так напрасно сюда заявилась, мы тоже объявим голодовку!
Женщина остолбенела.
Дао-цзин взглянула на Юй Шу-сю: лицо ее тоже пылало гневом и ненавистью, на губах блуждала едва заметная улыбка. Помедлив немного, она сказала провокаторше:
— Спасибо за хорошие новости. Если бы не ты, мы бы оказались предателями. — Она перевела взгляд на Юй Шу-сю и решительно, непререкаемым тоном приказала: — Шу-сю, не будем больше откладывать. С этого момента мы тоже объявляем голодовку!