— Хорошо. Оставайся в Бэйпине. Мы едем через десять дней. Я буду ждать тебя там!
Мимо них, задрав голову, проследовал полицейский. Дао-цзин улыбнулась Сюй Нину. Тот обнял ее, и они пошли по дорожке, выложенной каменными плитами.
Около искусственной горки Сюй Нин замедлил шаг и снял руку с плеча Дао-цзин.
— Посидим? Ты не торопишься?
Она кивком головы согласилась, и они сели на камень.
— Дао-цзин, — первым начал Сюй Нин. — Ты уже выдавала себя за мою сестру. Последи, пожалуйста, теперь за матерью. Тебе это будет удобно. Успокой ее. Когда это нужно будет, уговори уехать в Шанхай. Ей так трудно одной!..
Сюй Нин был выпущен из Первой тюрьмы в октябре 1935 года. Дома его встретила мать, но она как будто впервые увидела своего сына. Обняв его, она и плакала и смеялась.
— Ах ты, чертенок! Я все ждала, когда ты вернешься. Будешь теперь вести себя как следует!
Сюй Нин заметил, что на лице матери появились морщины, а виски поседели, и сказал ей об этом.
— Это все из-за тебя. Ты больше никуда не уезжай, — ответила она и тут же сообщила, что дядя подыскал для него приличное место в одном из шанхайских банков.
Сюй Нин улыбнулся:
— Я слышал, что ты задабривала земляка Ху Мэн-аня, посылала ему подарки. Можешь поблагодарить его…
Мать вытаращила глаза, будто перед ней был сам Ху Мэн-ань.
— Лучше не говори мне про него! Я убедилась, что он подлец. Скоро мы уедем в Шанхай и, слава богу, позабудем, что было. Я только мечтаю о том, чтобы ты меня больше не волновал.
Сюй Нин немного помедлил, потом сказал:
— Мама, я не поеду в Шанхай. Мне надо остаться здесь.
Мать упала в обморок…
Вспомнив об этом, Сюй Нин долго молчал.
— Успокойся. Если я буду в Бэйпине, сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь твоей матери.
Их взгляды встретились, и Сюй Нин покраснел.
— Дао-цзин, скажи, пожалуйста, — тихо произнес он, чувствуя, как бешено колотится сердце, — ты замужем?
— Нет…
— Тогда… поедем вместе! Я не могу без тебя! Если мы опять расстанемся, нам, может, не придется больше встретиться!..
Солнце садилось. Парк опустел. Дао-цзин поднялась и посмотрела по сторонам. Цзян Хуа нигде не было видно.
— Пора идти. Поговорим по дороге, — обратилась она к Сюй Нину. — Я согласна быть твоей сестрой, твоим лучшим другом. И только. У меня был человек, которого я горячо любила. Он навсегда остался в моем сердце.
Сюй Нин побледнел и низко опустил глаза:
— Дао-цзин, может быть, я не так понял тебя. Ты прежде очень хорошо относилась ко мне. Спасибо за откровенность… Я всегда буду считать тебя своим лучшим другом.
Чтобы отвлечь и подбодрить Сюй Нина, Дао-цзин перевела разговор на другую тему.
— Я даже во сне мечтаю о поездке на север Шэньси. Но я сдерживаю эти мечты. Ты сам знаешь, здесь тоже обстановка накаляется с каждым днем, — извиняющимся тоном сказала она.
Когда Дао-цзин вернулась домой, уже стемнело. Она открыла дверь и зажгла керосиновую лампу. На стенах отразилась ее худая и сгорбленная тень. Дао-цзин собралась лечь, но в комнате было холодно; плохая одежда и недостаточное питание усиливали этот холод. Печка была для Дао-цзин роскошью. Пришлось сбегать к соседям попросить хоть кипятку.
Дао-цзин по привычке села к столу, собираясь почитать, но никак не могла сосредоточиться. Тревожные мысли не давали покоя. Во-первых, она так и не встретила Цзян Хуа, который объяснил бы сейчас все ее трудности. Обострение обстановки на севере волновало всех студентов вне зависимости от их политической сознательности. С каждым днем сильнее звучали призывы к спасению родины. А что могла сделать она, неопытный молодой член партии, без руководства со стороны организации, без материальной помощи?
За целый день она так ничего и не поела. Дао-цзин собиралась попросить денег у Цзян Хуа, но вместо него она встретилась с Сюй Нином, а просить у него было неудобно. На всякий случай она еще пошарила в кармане: пусто. Пожалуй, завтра придется опять идти в ломбард. Но все, что можно было, она уже отнесла туда. На ней осталось последнее платье. Дао-цзин посмотрела на голые стены и усмехнулась. Затем села к столу и прижалась к нему, чтобы хоть как-то унять терзающий ее острый голод. В ушах зазвучал голос Сюй Нина: «Поедем вместе. Если тебе трудно, я помогу…» Дао-цзин подошла к кровати и раскрыла плетеную корзинку, стоявшую у изголовья. В ней лежало несколько старых журналов и носки. Этого не заложишь. В уголке находился аккуратный сверток. При виде его сердце Дао-цзин дрогнуло. Бережно развернула она безрукавку — подарок Линь Хун. Опасаясь, чтобы тюремщики не отняли ее, она целый год носила эту вещь на себе. На свободе Дао-цзин решила беречь ее: завернула в платок и уложила на дно корзинки. Как бы ни было холодно, она не решалась носить эту дорогую для нее реликвию.