Вощеный сбросил ее руку:
– Ладно, ребята, кому-кому, а только не вам отпускать шуточки в мой адрес. – Затем он посмотрел на Паки. – Между прочим, я вовсе не обязан этим заниматься. Можно подумать, мне за это платят!
Крошка Вилл ткнула в него пальцем:
– Еще как платят. Трэверс дал тебе целый мешок кореньев за то, что ты поженил их с Бубновой Мэри. – С этими словами она обернулась к Паки. – А сколько ты заплатишь нашему Вощеному, чтобы он обвенчал тебя с Поварихой Джо?
Паки презрительно фыркнул в ответ:
– А зачем мне жена, скажи пожалуйста? С меня и слонихи достаточно.
Крошка Вилл притворно нахмурилась:
– Как, ты не знаешь?
Вощеный замахал единственной своей рукой:
– Хватит, прекратите. У меня нешуточные проблемы. Вощеный перешел на шепот и наклонился поближе к Паки.
– В том-то все и дело, – и он ткнул себя пальцем в грудь, – что я женю людей. Разрази меня на этом месте, Паки. Подж Лодер заявился ко мне после того, как я поженил Трэверса и Бубновую. И знаешь, что он сказал мне? «Гореть тебе в аду синим пламенем!»
– И ты теперь места себе не находишь?
– Нет, не в этом дело, – вздохнул Вощеный. – Просто и другим приспичило пожениться. Узнай об этом Подж, он будет сыпать проклятиями все двадцать три часа в сутки. – Вощеный посмотрел на Крошку Вилл, затем на Паки. – А что, если он прав? Кто я такой, чтобы женить людей?
Крошка Вилл хитро улыбнулась:
– Вощеный, признайся, ну кто лучше тебя умеет затягивать узлы?
Вощеный на мгновение уставился на Крошку Вилл, а затем произнес:
– Если ты, бесстыдница, не хочешь иметь со мной неприятностей, советую тебе не копаться в моих мыслях. – И он снова переключил внимание на Паки. – Послушай, я вот зачем к тебе пришел, не мог бы ты у себя в бригаде подыскать какую-нибудь работу для Дот Пот.
– А что ей теперь делать, тем более Квини погибла. Почему это ты вздумал отправить ее из поселка?
– Почему, почему? – Вощеный понизил голос. – Липнет она ко мне. Уже совсем доконала. Паки только развел руками:
– А что я могу? Подвести ее к алтарю?
Вощеный резко повернулся и зашагал назад к дому:
– Чертовы дрессировщики! Всю жизнь копались в слоновьем дерьме, потому теперь в голове у них не мозги, а это самое дерьмо.
Кто-то окликнул Паки со стороны колонны. В ответ он помахал над головой стеком, затем обратился к Крошке Вилл:
– А теперь живо за работу! Нам еще предстоит расчистить лесные завалы и обустроить место для лагеря.
Вилл направилась назад к Рег. Паки крикнул ей вслед:
– Эй, одну минуточку! – Вилл обернулась в его сторону. – И заодно оставь всю эту чушь про Повариху Джо. А то еще неизвестно, что взбредет в ее дурью башку.
Паки легонько подтолкнул слониху, и процессия медленно взялась с места. В прозрачном утреннем воздухе сотня ног подняла вверх дорожную пыль, и колонна двинулась через мост над Разлапистым Ручьем.
Где-то посреди Великой топи Вако-Вако пробудился от тревожного сна. Он приподнялся на локте и обвел взглядом свою убогую хижину. Все было таким же, как и прежде, если не считать небольших усовершенствований, сделанных рукой Кометы. Вако посмотрел на занавеску из травы, отделявшую их спальные закутки друг от друга.
– Комета, – прошептал он.
Ответа не последовало, Вако снова улегся на циновку и закрыл глаза. Он вновь пытался погрузиться в сон, но ему мешали странные, неприятные мысли. Они с Кометой жили как брат с сестрой. Ее присутствие, которое Вако-Вако поначалу воспринял как вторжение в его отшельничество, внесло в его жизнь приятное разнообразие, превратилось в неотъемлемую часть существования. Перед мысленным взором предстал образ пилота третьего шаттла. Хана Санаги. Длинные темные пряди волос и нежная, слегка смугловатая кожа. Лицо – то веселое, то задумчивое, то чувственное…
Вако резко сел на циновке.
– Ах ты, безмозглый ублюдок! – тихо сказал он в собственный адрес. – Ты снова попался. Это любовь, черт ее побери. Любовь.
И хотя казалось, будто это произошло вчера, на самом деле не один месяц прошел с той ночи, когда они с Кометой сидели друг напротив друга возле костра. Хана что-то говорила. Вако поймал себя на том, что не слушает ее, а только, как завороженный, следит за движениями ее губ, за едва заметной игрой мускулов под нежной кожей шеи, за трепетом длинных ресниц, блеском темных глаз. И он тотчас заставил себя остановиться – буквально заморозил в себе все, что мог или еще сможет почувствовать. Он ушел от костра в темноту и стал возле холмика, где зарыты яйца.
– Ты любишь нас, Вако? Ты ведь не уйдешь с этой самкой? Не бросишь нас?
Вако посмотрел на звезды:
– Конечно, не брошу.
– Мы ощущаем твои чувства, Вако. Внутри тебя идет борьба. Кто позаботится о нас, если ты уйдешь с ней?
Вако опустил взгляд, потер глаза и покачал головой:
– Я не брошу вас. Я обещал вашим родителям.
– Ты думаешь, Вако, будто тебе неведомы чувства. Но мы ощущаем их даже сквозь тот панцирь, что ты возвел внутри себя. Ты испытываешь чувства, Вако. Ты любишь эту самку.
– Молчать! – Вако глубоко вздохнул. – Какая вам разница? Нечего даже волноваться. Я дал обещание вашим родителям.
Он обернулся на желтые отблески костра. По ту сторону огня стояла черная стена джунглей, а над ней бездонное ночное небо. Почти в середине светлого пятна, опустившись на колени, Хана Санаги готовила чай из листьев какого-то диковинного растения. Этот свет, эта женщина – центр его маленькой вселенной. Но все-таки он надел поверх себя защитную броню равнодушия. Не будет – никогда и ни за что – никакой любви.
Ведь любить – значит рисковать слишком многим.
Вако вернулся к костру, выпил чаю с лепешкой и сделал вид, будто слушает рассказ Ханы о том, как она пыталась поймать и приручить одно из этих болотных чудовищ. Он даже вставил несколько реплик, отодвинув внутреннюю борьбу куда-то на задворки сознания.
Вернее, ему казалось, будто он ее туда отодвинул. И вот теперь он сидел на циновке и проклинал себя, проклинал свою слабость, проклинал Хану. В который раз он позволил хвори одержать над ним верх.
Вако натянул на себя одежду и зашептал в сторону травяного полога:
– Хана? Ты меня слышишь? Нам надо поговорить. Вако поднялся, надел рубашку и заглянул за край полога:
– Хана?
Но ее там не оказалось.
Вако повернулся и вышел из хижины. Он встал напротив двери, вглядываясь в предрассветной мгле под темный полог деревьев. Неожиданно до него донесся стон. Вако обернулся в сторону, откуда слышался этот звук, и увидел полуодетую фигуру Ханы, распростертую на холмике с яйцами.
– Хана! – Вопль, казалось, вырвался из глубины его души. Вако бросился к ней, оттащил с холмика и положил голову себе на колени. – Хана! Я же тебе говорил – не ходи к ним! Я же тебе говорил!
В его руках ее тело казалось совершенно беспомощным и безвольным. Хана с трудом выдавила из себя нечто похожее на тихий всхлип.
– Я не сама, Вако. Я не ходила. Это во сне. Они пришли ко мне… во сне. – Всхлипывания перешли в рыдания – Комета обняла Вако за талию, уткнувшись лицом ему в грудь.
Он прижался щекой к ее макушке:
– Но почему, черт побери, почему? И тогда заговорили яйца:
– В целях предосторожности, Вако.
– Предосторожности против чего?
– Ты любишь ее. Мы не можем без тебя, но ты любишь ее. Она – угроза для нас.
– Никакая она вам не угроза. Я же дал слово вашим родителям!
– Слово легко нарушить, Вако. Она должна умереть.
– Умереть? – Вако подложил правую руку под колени Ханы и поднял ее с земли. – Я уношу ее за пределы вашей досягаемости. Она не умрет!
– Умрет. Мы должны защитить себя. Мы убьем ее разум, ты не успеешь унести ее отсюда. Вако облизал губы.
– Не смейте! Не смейте так поступать со мной.