«Вода нас восстанавливает. Но та, что у тебя в бассейне, крадет всю мою энергию. Исполни свое обещание, как я выполнила свое: отпусти меня».
Он покачал головой:
— Клетка слишком тяжела для меня одного. Если я сейчас обращусь к людям в поселке, они испугаются тебя. Нужно дождаться завтрашнего вечера: после того, как я спою, их души очистятся от всякого страха.
«К завтрашнему вечеру я буду мертва, как вода в твоем пруду».
— Не думаю: по виду ты в отличной форме. Я могу принести тебе рыбы, если ты голодна.
«Я могу очень долго обходиться без еды, но только не без океана: он для меня так же необходим, как для тебя воздух«».
— Завтра вечером, я тебе обещаю.
Он вернулся в свой дом и, успев проголодаться, приготовил себе плотный завтрак.
Наступала ночь. По обеим сторонам от полумесяца загорались первые звезды. Кван поднялся на Скалу Вестников, которая возвышалась над пляжем. Собравшаяся на песке толпа молча ждала. Даже дети не возились и не кричали, проникнувшись серьезностью взрослых. В первом ряду стоял друид Юон, одетый в мантию одного цвета с его бородой, и двое его юных учеников.
Взгляд Квана обежал аудиторию. В отличие от прошлого раза, он ясно различал все лица, и за лицами вставали имена. Кое-кто из стоявших здесь женщин, соблазнившись престижностью его роли, в свое время напрашивался к нему в дом — ради нескольких часов негласных занятий любовью. Все они вновь смотрели ему прямо в глаза, давая понять, что не пожалели об этом. Мужья ничего не знали; никто из них не вникал в тайны своих супруг. Быть может, те женщины надеялись сменить собой Ольбан, но ни звездам, ни луне не дано затмить блеск солнца.
Он прошелся по струнам лютни, подстроил верха и откашлялся. Слова так и теснились у него на языке. Ему не пришлось тратить усилий, чтобы выучить их. Русалка Маэрульин сотворила чудо.
Он навестил ее перед тем, как спуститься на берег. Она лежала, вытянувшись на краю бассейна, и была еще жива — судя по регулярным шевелениям хвоста и рук. Ее кожа снова приобрела тусклый серый оттенок, чешуя перестала блестеть, нити вокруг головы снова потеряли прозрачность.
— Я спою, потом отпущу тебя.
Она не ответила.
— Немного терпения. Ты вскоре снова обретешь океан.
Песня изливалась из него мощно, словно поток. По изумленным лицам Юона и его учеников, потрясенным лицам мужчин и женщин, проплывающим перед ним в полумраке, как маски, он понял, что его голос послужил проводником для волшебства, что в каждом из зрителей он зарождает чувство, что сами боги и герои выражаются через его посредство, что он сам превратился в неповторимую, прекрасную ноту во вселенской гармонии. Воодушевившись, он закрыл глаза, чтобы лучше ощутить удивительную пульсацию, окутывающую его с головы до ног, летящую, как опьяненная птица, с каждым слогом, сорвавшимся с его губ, с каждой нотой его лютни.
Его начинало терзать смутное беспокойство. Он не обращал на него внимания, запретив своим мыслям возмущать безупречность пения.
Завершив свое выступление, он даже не смог пошевелиться, словно опустошился без остатка. Лишь плавало в нем чувство великой пустоты, абсолютного и ледяного одиночества, как будто унесся за собственным голосом в самое сердце мрака.
Он открыл глаза.
У него перехватило дыхание, когда он увидел пустынный пляж.
Сначала Кван подумал, что его представление продлилось дольше, чем ему показалось, что люди разошлись по домам; потом, обернувшись, он увидел силуэты мужчин, женщин и детей, уходящих в океан. Среди них он узнал Юона. Вздымающиеся волны поглощали их одного за другим.
— Что вы делаете? Вернитесь! — крикнул он.
Они не слышали. Он с ужасом наблюдал, как постепенно исчезали последние из них. Бросив лютню, он как можно скорее сбежал со скалы, огромными шагами пересек слежавшийся песок, и в свой черед вошел в воду. Обрушившаяся на него сильная волна чуть не сбила его с ног. Когда бард распрямился, с полными песка и соли глазами, он уже не обнаружил ни одной фигуры посреди черной глади океана.
Он упорно отказывался верить тому, что видит. Встряхнулся, как мокрая собака, чтобы прийти в себя, чтобы стряхнуть кошмар.
Помчался в поселок.
Ни света в окнах, ни звука. Он миновал несколько улиц, заскочил в несколько домов, где еще горели свечи, вышел на центральную площадь, где бóльшую часть вечернего времени обычно было людно.