Костер весело трещал подкинутыми в него дровами, а Улла наконец-то могла согреть свои задубевшие ноги, которые так и не отошли от принудительного купания в ледяной воде озера. Она осторожно вынула цветы из сумки и разложила их возле костра на куске полотнища, в которое они были завернуты. Нужно просушить лепестки, прежде чем измельчать. Гардариец с интересом наблюдал за манипуляциями вёльвы. Женщина короткими движениями срезала серпом чашечки цветков со стеблей, который складывала отдельно. Затем, когда работа была закончена, Улла достала из сумки длинную вишневую трубку, подаренную тем странным островитянином несколько лет назад, и, набив ее табаком, подпалила тлеющей щепкой из костра.
Женщина чуть слышно застонала от удовольствия и прикрыла глаза. Это успокаивало. Погружаться в пучины своих мыслей не хотелось. За Ивара волноваться тоже, в конце концов, он не маленький ребенок. Совет со своими бесконечными сетованиями далеко, назойливые кандидаты в ненужные мужья тоже. Разве что один тут сидит мышью и глазеет, как юнец на голые титьки.
Улла открыла глаза и столкнулась взглядом с гардарийцем, который сидел напротив и не сводил с женщины изучающего взгляда.
— Как твое имя?
Ну хоть это-то он должен был знать на Всеобщем?
Мужчина нахмурился.
— Ясно, — буркнула женщина. — Я — Улла.
Вёльва положила себе руку на грудь, а затем повторила свое имя.
— Уля? — попытался повторить волхв.
— УЛ-ЛА, — по слогам выговорила Ниссен, затягиваясь ароматным дымом. Разноглазый кивнул и со второго раза верно произнес ее имя. — Да, правильно. Улла. А ты?
— Волъкх.
— Волъкх, — эхом повторила Ниссен, многозначительно кивая головой. — Что ж ты в лес-то поперся на ночь глядя?
Ответа, ожидаемо, не последовало. Вместо этого волхв обнял себя за плечи и уложил подбородок на руки, сквозь огонь глядя на провожатую. В рыжем пламени глаза гардарийца особенно различались: голубой померк до грозовой серости туч, а вот зеленый, словно яркая звездочка, вспыхнул всей яркостью молодой листвы. Улла редко встречала подобную диковину среди норманнов или сородичей, а потому старалась не особо таращиться, но получалось плохо. Особенно сейчас.
И Волъкх это заметил.
Жрец поднялся со своего места и присел возле вёльвы, давая ей возможность разглядеть себя получше. Пару минут он сидел молча, а потом начал говорить. Мужчина указал сначала на серый глаз, а затем на небо, сопровождая все это длинной и витиеватой речью.
— Знать бы еще, что ты там воркуешь — цены б тебе не было, — буркнула себе под нос Улла, наблюдая за собеседником.
Складывалось впечатление, что его вообще не волновало мнение окружающих. Волъкх просто что-то рассказывал, попутно показывая то на себя, то на мир вокруг. Кона мягко коснулась его руки, призывая к молчанию.
— Я тебя не понимаю, — медленно произнесла женщина.
— Не. Понимаю? — озадаченно спросил гардариец.
Улла терпеливо вздохнула.
— Я, — она снова коснулась своей груди, — не знаю, — мотнула головой, — твоего языка, — дотронулась до его плеча, а затем показала на губы.
Волхв непонятливо нахмурился, а затем разочарованно сник.
— Прости, — непонятно за что извинилась женщина.
Повисла неловкая тишина, нарушаемая лишь треском костра.
Мужчина чуть поежился от холода, но виду старался не подавать.
— Замерз?
— М? — Волъкх удивленно вскинул брови. Улла ткнула его в бок и потерла свои плечи.
— Тебе холодно?
Гардариец отмахнулся, как от назойливой мухи, но Ниссен снова заметила, как он дрожит.
Наступив на горло своей принципиальности, вёльва придвинулась к мужчине вплотную и положила голову ему на плечо. Волхв несколько напрягся и замер, стараясь дышать через раз.
Крепкое плечо гардарийца казалось продрогшей и уставшей за день сейдконе таким удобным, что ее тут же начало клонить в сон. Женщина вытряхнула остатки табака из трубки, убрала ее в сумку и крепче прижалась к притихшему жрецу. Пляшущее пламя завораживало своей хаотичностью, а тепло приятными волнами разливался по телу от ног, даря покой. Волъкх снова что-то заговорил, но Улла даже не старалась вникнуть: все равно его язык даже отдаленно не был похож на норманнский.