Шералиев увидел бежавшего от канцелярии вестового и встал, беспомощно вздохнув. Это от капитана, с приказом явиться младшему лейтенанту в канцелярию для доклада. Вот она, минута стыда, когда, виновато опустив глаза, надо будет выговорить не идущие с языка слова:
— Никак нет… Тоже неизвестно… Нет, и об этом ничего не узнали.
В канцелярии был только дежурный сержант. Он что-то писал, сердито шепотом перечитывая написанное. Под его столом лежала, раскинувшись от жары, рослая светло-серая овчарка. Увидев лейтенанта, она вскочила и пошла ему навстречу, стуча по полу деревянной ногой. В горячей схватке на границе диверсанты отстрелили Мушке нижний сустав передней ноги. Оставалось пристрелить собаку. Но разве поднимется у солдата рука на верного друга? Заставный столяр искусно выточил ей маленький протез, а за отличие в бою Мушка получила ошейник с серебряной насечкой. И теперь она жила на заставе почетным инвалидом.
Шералиев опустился было на корточки погладить собаку, но в канцелярию уже входил Кормилицын. За капитаном походкой каменного гостя вошел его заместитель, старший лейтенант Кравченко. И сразу стало тесно, словно внесли и поставили огромный шкаф. Квадратные плечи, выпуклая просторная грудь, огромная лобастая голова и ноги как тумбы — все было массивно, могуче и прочно. И никак не подходил к широкому и тугому, словно сжатый кулак, лицу старшего лейтенанта маленький курносый носик, обгоревший на солнце до того, что кожа на нем лупилась, как скорлупа на мятом яйце.
— Ох, и печет, будь здоров на пасху! — закричал он глухим мальчишечьим альтом, неожиданным для его могучей фигуры. — Будет «черная буря» с той стороны, вот увидите!
Он шумно вздохнул и вытер бритую голову и шею большим, крепко надушенным платком. Капитан подозрительно потянул носом душистый запах:
— Опять переменил марку?
— Опять.
— Слышу, что теперь уже не «Огни Москвы». Какой теперь?
— Шипр. Мужской запах.
— А почему он мужской? — засмеялся капитан и посмотрел весело на взволнованное лицо Шералиева. — Ого! Вижу, что сегодня есть новости.
— Никак нет, товарищ капитан, — уныло ответил младший лейтенант. — Нет новостей никаких.
— Неправда, есть новости, — вмешался Кравченко.
— Пошли ко мне, — остановил его Кормилицын.
И когда они сели в крошечном, с одним окном кабинетике начальника заставы, старший лейтенант, прикрыв дверь, сказал:
— Первая новость — кузнец Мюмюн отказался платить налоги и бросился с ножом на сборщика. Жандармы хотели его арестовать, но Мюмюн бежал.
— Поймают, — вздохнул капитан. — И отправят в лазуритовые копи. Пропал парень. Так. Дальше?
— У любимого коня помещика кто-то обрил челку, обрезал хвост под репицу и оседлал передней лукой назад: пожелание скорой смерти.
— Жалеть не будем, — дернулся мускул на щеке капитана. — Один его фортель с водой чего стоит. В тиски зажал, мерзавец, улучамларских мужиков.
— Они теперь воду из старого хауса берут. А какая в нем может быть вода, если берега почернели от овечьего помета? — возмущенно пропел высоким раздраженным альтом старший лейтенант.
— Все? — посмотрел на него капитан.
— Нет, не все. От гнилой воды из хауса деревенские ребятишки животами валяются. А лечат их отваром на белены и верблюжьего помета. Вот это лекарство, будь здоров на пасху! — зло, визгливо захохотал старший лейтенант, но, увидев ошеломленные глаза Шералиева, сделал плачущее лицо:
— Ну чему ты удивляешься, младший? Откуда и это знаю? Колхозные партийцы сообщили. Вчера опять Дурсун во дворе мечети беседу со стариками имел. Нет, вы мне скажите, за каким чертом он передает нашим колхозникам всякую чепуху? Рекламой заграничного образа жизни его улучамларские новости никак не назовешь! Наоборот, картинка очень неприглядная получается. Какой же смысл сор из избы выносить? Нету смысла! А это и есть самое опасное.
Он замолчал, потом, озаренный какой-то догадкой, сказал, понизив голос:
— А не отвлекающая ли группа Атаев? Вымотают нам нервы, заставят только на него смотреть, а за его спиной настоящие придут. А? Как на вашу думку, товарищи?
— Грубо очень. Шаблон, — сказал капитан.
— А не наоборот ли? Не новый ли, оригинальный ход? — задышал Кравченко горячо и шумно, и ноздри его носика зашевелились, будто он принюхивался к чему-то. — Ой, не грубая работа, не шаблон, а что-то другое! В их поганом ремесле, если по шаблону работать, сразу, как муха, влипнешь.