Четыре изо дня в день навещающие мать красавицы, однако, повергали его в смущение. Насколько легко ему было понять любую женщину, когда-либо переступавшую порог отделения для делирантов, насколько фамильярно он держался с навещавшими нас женами, дочерьми, невестами, насколько рьяно, хоть и безуспешно приударял за санитарками, настолько робко он поглядывал на четырех принцесс, бочком мимо них проскальзывал, неуклюже кланялся и даже не пытался завязать разговор. Ни одно из его знаменитых, в равной мере высокопарных и хамоватых речений («клянусь, впервые вижу бабу с такими породистыми бабками», — говаривал он, например, обутой в высокие, по щиколотку, ортопедические ботинки нянечке Понятовской, совершенно ее ошарашивая), так вот, ни одна из его знаменитых, наповал сражающих фразочек не могла сорваться у него с языка: он только криво улыбался, нервно семенил по коридору, возвращался в палату и выбегал из палаты, ложился и тут же вставал с кровати. Его терзали противоречивые желания: с одной стороны, он всем сердцем и всем своим похотливым нутром жаждал как можно более длительного присутствия в отделении четырех идеальных образцов женственности, от всей души желал, чтобы визит продолжался как можно дольше, а с другой стороны, от всей души желал, чтобы посещение как можно скорее закончилось. Ибо сразу же после ухода всех посетителей и уж конечно после ухода четырех принцесс Дон Жуан Лопатка, воспламененный недоступной красотой, разохотившись, начинал приставать к Королеве Матери. Через мать он пытался приблизиться к дочерям, расспрашивал об их жизни, о детских забавах, о любимых играх и куклах, интересовался, как они росли, как учились, не забывая, конечно, и о мужьях (все четыре были замужем), выяснял, насколько те обеспечены и надежны, и не слишком ли часто который-нибудь из них заглядывает в рюмку, допытывался, счастливы ли «дочурки», где живут, почему их зовут так, а не иначе (звали их соответственно Катажина, Магдалена, Эвелина и Анна), а также спрашивал, может ли он по телефону поздравить «уважаемых дочек» с именинами и как уважаемая мамаша «четырех прелестных созданий» посоветует ему поступить, если, позвонив, он вместо звонкого голоска именинницы услышит в трубке неприветливый мужской баритон.
— Тогда надо молча повесить трубку, — неизменно глухим голосом отвечала Королева Красоты и больше не произносила ни слова.
Ибо Королева Мать, Королева Красоты была ходячей горсткой пепла. По сути, даже о внешности ее нельзя было сказать ничего определенного: возможно, когда-то она была столь же хороша, как дочки, но сейчас ее лицо, глаза, волосы, плечи, руки и ноги — все обратилось в пепел. Следы былой красоты засыпало пеплом, горящий взгляд погас, кожа посерела и огрубела.
Королева Красоты (на гражданке фармацевт) была дико застенчива. Она была дико застенчива в раннем детстве, была дико застенчива в начальной и средней школе, была дико застенчива в институте. Отец ее, авторитетный провизор с деспотическими наклонностями, некогда владелец частной, а затем заведующий государственной аптекой, своим профессиональным авторитетом только усугублял застенчивость дочки. Имелись ли для этой застенчивости иные основания, я не знаю и никогда не узнаю. Поэтому ограничусь описанием известного и мне, и Королеве Красоты способа преодоления застенчивости с помощью мятного ликера.
Будущий муж Королевы Красоты, вместе с ней изучавший фармакологию, с первого, а возможно, с третьего взгляда полюбил ее завораживающую несмелость. Она убегала, не подходила к телефону, в его присутствии не раскрывала рта. Но он безвозвратно запутался в паутине ее мимолетных взглядов, в облаке ее девичьего запаха, в каскадах ее темных волос.
Закончив учебу, она стала работать в отцовской аптеке; влюбленный магистр из кожи вон лез, чтобы быть поблизости. Отец (Старый Король), догадываясь, чем дело пахнет, неизменно отправлял его восвояси. Магистру исключительно не везло: по крайней мере шесть раз подряд, явившись в аптеку, он заставал ее бывшего владельца в бессильной ярости сокрушающимся о том, что его собственность больше ему не принадлежит. И только на седьмой раз судьба улыбнулась бедняге: старый аптекарь, поддавшись обманчивой иллюзии, будто ничто в его жизни не изменилось, благосклонно взирал на мир и распространил свое благорасположение на незадачливого поклонника дочери.
— Делайте что хотите, — сказал он и опять погрузился в частнособственнические грезы.
О своем решении старик, впрочем, не пожалел: будущий зять оказался на редкость сметливым и деловитым, а мятный ликер, который он изготовлял по старинному рецепту на основе аптечного спирта, был поистине превосходен. Когда Королева Красоты по случаю именин выпила рюмочку (первую рюмку спиртного в жизни), стесняющие ее путы разорвались: от вечной боязни невесть чего и следа не осталось.